Вигн улыбнулся. Лаури скорее почувствовала, чем увидела, эту улыбку и отвела руку. Она положила ладонь на поручень и впилась пальцами в жесткие веревочные волоконца.
— Мы же договорились — не извиняться. Я и сам был порядочный гад.
— А сейчас? Не гад?
— Сейчас я повзрослел.
— И стал агнцем божьим?
— Не знаю насчет агнца, но и на козлищу больше не тяну.
Лаура передернула плечами:
— Врешь ты все. Мы не меняемся. Просто становимся старше. Циничней. И злее.
Она первой потянулась, чтобы обнять Вигна, и, потянувшись, еще успела подумать: «Ну вот, опять мы используем друг друга для мести». Что думал Вигн, оставалось загадкой.
Внизу, в гнезде из ветвей, первый катанг прокашлялся и выдал трубное «Аааа-эээ-о!». Ему ответили другие, и скоро уже весь лес гремел торжественным, встречающим новый день хоралом. Злые туристы повалили из дверей домика. Проводник обещал разбудить их к началу спектакля, но конечно же не разбудил.
По возвращении в Нью-Токио Лауру ждали надоевший смог, злость Фархада и плохие известия.
Отца арестовали.
Не слушая возражений мужа, она собралась и отправилась прямиком в представительство викторианцев на Терре — угрюмое громоздкое здание, напоминавшее разросшийся бункер. Здешним магистром был Борис Либович, давний приятель отца и ставленник Вачински. Лаури боялась, что Либович откажет в аудиенции, но ее приняли.
— Мне очень жаль.
Кабинет магистра, узкий пенал в самом сердце здания-бункера, не поражал убранством. Не было здесь ни отделанных под дерево стен, ни занавесей, ничего лишнего. Серый потолок, круглые лампы дневного света. Крытый ковролином пол. Длинный стол с расставленными вдоль него стульями. Вместо окна — огромный экран, чем-то напоминавший смотровые экраны корабля; сейчас он был темен и пуст. Лаури сидела на жестком стуле со слишком высокой спинкой. Магистр Либович устроился напротив и смотрел сочувственно и в то же время нетерпеливо. На Терре у викторианцев полно дел. Здешнее сопротивление не дремало, город кишел лемурийскими агентами, и лысеющему, усталому пятидесятилетнему человеку явно стоило немалого труда даже это показное сочувствие.
— Я бы с радостью что-нибудь для вас сделал, Лаура. Я ведь помню вас еще ребенком. Хорошие то были деньки. А сейчас — увы. — Магистр развел руками, слишком бледными для здешнего палящего солнца. Тыльную сторону ладоней усыпали мелкие пигментные пятна. Предрасположенность к злокачественным заболеваниям кожи. Зачем его отправили на Терру?
— У Висконти большой зуб на Флореана. Мне неприятно это говорить, но шансов почти нет. Скорее всего, вашего отца ждет трибунал.
— Он ничего плохого не сделал.
— Конечно, он ничего плохого не сделал. Именно поэтому его и…
— Убьют, вы хотите сказать?
— Не обязательно. У генерала найдутся и более изящные методы. Ментоинвазия, например.
Лаура вздрогнула. Ментоинвазия — изменение личности с полной потерей памяти. Любимая игрушка викторианцев.
— Это хуже смерти, — тихо сказала она.
— Девочка, — магистр бледно улыбнулся, — вы еще очень молоды. Слишком молоды, чтобы понимать, что нет ничего хуже смерти. Радуйтесь, что вы здесь и ничего не увидите.
— Я вернусь на Землю.
Либович нахмурился:
— А вот этого вам делать ни в коем случае не следует. Ему будет только хуже, и потом, вас наверняка привлекут к допросам. Вы не представляете, сколько может вытащить из памяти человека опытный ридер. То, чего вы сами не помните. То, что Флореан говорил, когда вы были младенцем. Вы только навредите отцу. Да я вас и не пущу.
Лаури вскинула голову:
— Я не собираюсь сидеть сложа руки. Я тоже Медичи. Не верю, что ничего нельзя сделать. Борис, пожалуйста, не увиливайте. Отец столько помогал вам… — Она сообразила, что в голосе прорезаются просящие нотки, и заставила себя успокоиться. — Я знаю, кто за вами стоит. Магистр Вачински тоже был другом отцу.
— Был, — охотно признал викторианец. — Он и сейчас ему друг. Но в теперешней обстановке… У Висконти слишком большое влияние в Верховном магистрате. Курия, может, и проголосует против обвинительного приговора… только этот вопрос там даже не вынесут на обсуждение. Дело будет решаться в Лиалесе.
— Он сейчас там?
— Флореан? Да.
Лаури закусила губу. О тюрьме викторианцев ходили страшные слухи. Стены, выпивающие разум. Нависшие гигантскими воронками потолки. Бессонные ночи наедине с собственными кошмарами. Бред, галлюцинации, способные сломить любого. Психики ордена не стеснялись в средствах.
— Борис, послушайте, я сделаю все что угодно. Ну хотите, я возьму кинжал и зарежу Висконти?
Викторианец негромко рассмеялся:
— Милосердное время, Лаури, какая из вас Юдифь? Даже слушать смешно.
Девушка, прищурившись, взглянула на магистра — и тот замолчал. В кабинете повисла тишина, лишь еле слышно гудели древние, уже полтысячелетия не используемые на Земле лампы. И в этой тишине Лаури поняла, наконец-то мучительно и ясно осознала, до чего же она любит отца. Неужели ты понимаешь, что любишь кого-то, только когда его теряешь? А Марк?… Но при чем здесь Марк?…
Либович молчал довольно долго, пожевывая бледными губами, и наконец произнес:
— Лаури, вы действительно можете кое-что для нас сделать. Но вам мое предложение не понравится.
— Я ведь сказала — я сделаю все что угодно, если это поможет отцу.
Магистр встал, легко и бесшумно отодвинув стул. Странно — неудобное сиденье было довольно тяжелым, а викторианец силачом не казался. Подключив голосовую связь комма, он сказал:
— Рэндальф? Пригласите, пожалуйста, Фреду. Пусть зайдет через пять минут.
Проговорив это, викторианец опустил руку в карман своей серой робы и извлек небольшую, круглую и плоскую коробочку. Подняв крышку, вытащил из коробочки черную нашлепку, подозрительно напоминавшую… «буёк»? Быстрым, проверенным движением он прикрепил нашлепку себе на висок и достал из коробки вторую. В ответ на недоуменный взгляд Лаури магистр улыбнулся:
— Та юная особа, с которой я вас сейчас познакомлю, с Геода. Вы, вероятно, слышали: «заглушки», «красный шум»? Для психиков это довольно болезненно, зато конфиденциальность нашего дальнейшего разговора гарантирована. А то, что вы приняли за «буйки»… просто обезболивающее.
С этими словами психик прикрепил электрод на второй висок. Как раз когда он отвел руку, дверь отворилась и в кабинет ступила высокая девушка. На плечи девушки падали густые серебряные волосы, с бледного лица смотрели глаза цвета слюды.
Геодка коротко кивнула викторианцу. Даже мешковатый полувоенный комбинезон не мог скрыть ее роскошной фигуры. Рядом с ней Лаура почувствовала себя маленькой, тощей и совсем некрасивой. Ощущение не из приятных. Либович понимающе улыбнулся, как будто и в присутствии «заглушки» умел читать мысли — или просто догадался.
