«Учитывая твои нынешние ночные забавы… ты, Марк, можешь однажды очень некрасиво влипнуть. Либо тебя накроет за этим делом полиция. Либо ты пришибешь кого-то не того, и тебя отыщут его дружки. Короче, если тебе вдруг понадобится что-то, о чем ты не сможешь сообщить прямым текстом…»
И заставил Марка заучить длинный список условных обозначений. Адвокат оказался прав, и Марк был ему благодарен.
За окном шел дождь. Белые застиранные занавески должны были навевать мысль о домашнем уюте, но навевали одну тоску. В стекле отражалась белобрысая простоватая физиономия, к которой Марк так и не успел привыкнуть. В ванной он пару раз отключал маску. Привыкнуть к тому, что отражалось в зеркале, было еще труднее — хотя отражение уже и не внушало отвращения и ужаса, как в первые дни. Марк меланхолично ободрал со щек остатки кожи и разглядывал обнажившуюся мускулатуру с почти академическим интересом. И даже радовался, что так и не успел нарастить жирок. Наверное, жировая прослойка должна омерзительно выглядеть.
Итак, Марк смотрел на струи дождя, секущие лужи. Под окном в чахлом палисаднике мокли желтые цветы. Вечерело. Здесь, слава милосердному времени, никто не догадался измазать стены люминофором, и комнату освещала тусклая лампа под коричневым абажуром. Ее мягкий свет не так ранил опрозрачневшие — почти как у ненавистного геодца — глаза.
«Почему я?» Не то чтобы Марк не задумывался об этом раньше, просто раньше не было таких долгих, пустых дней, таких длинных и тоскливых дождевых струй, вынужденного безделья. Впрочем, кое-что он все-таки сделал.
За три прошедших с момента побега дня Салливан успел через общих знакомых связаться с Митчинсоном. Попросил того выйти на генетический форум Зальцбургского университета и отправил в лабораторию образец ткани. Олаф, прочитав сообщение, обозлился, а получив образцы, впал в глубокую задумчивость. Как и безымянные физики из Университетского колледжа, он сказал: «Быть такого не может». Быть такого не может, пылевая плазма существует в облаке ионизированного газа, на орбите, в туманности Голова Ведьмы. Марк добавил бы к этому перечню и секенов. Планетарные твари, распростершиеся от раскаленного ядра до верхних слоев ионосферы, — наверняка и в них нашлась бы пылевая плазма. Но уж никак не в живом человеке.
«Быть такого не может». Замечательная отговорка, которой пользуются люди, не желающие думать. Марк осознавал, что раздражение его несправедливо, что сам он три года назад сказал бы что-то похожее… или нет? Он не помнил. Проблема в том, что Марк не помнил, каким был три года назад.
Люди прячутся за словами. «Этого не может быть». «Это чудовищно». «Лучше смерть». И еще много других слов, так уж устроен человеческий разум. Порою Марку казалось, что вставшая на задние лапы обезьяна только затем и придумала слова, чтобы скрыть за ними свою неуверенность и некомпетентность. Уютная норка из слов, где можно свернуться и спать, пока снаружи ветер ломает голые ветви и от мороза трещат древесные стволы.
Слова утратили былую ценность. Тем больше значили цепочки символов, бегущих по голографическому экрану. АТГЦ, и снова, и снова, в разном порядке. Последовательности нуклеотидов в вайолетских генах. Марк попросил у Олафа скинуть ему на комм все рабочие материалы. Почему-то казалось, что здесь, в этих длинных цепочках должен отыскаться ответ.
«Почему я?»
Итак, в уравнении три неизвестных. Секены. Личинки. Вайолетские гены.
Марк взял стилус, вызвал чистый лист голограммы и нарисовал большой круг. Внутри он написал «СЕКЕН». Выставив комм на запись с голоса, тихо заговорил:
— Секены. Что я знаю о секенах? Все планеты, заселенные секенами, очень похожи. Они похожи на Землю, все эти Терры, Вайолет, Шельфы, на Землю в разные геологические периоды ее развития… Потомство старой секеньей матки, так сказал геодец. Почти одинаковая биосфера. Одинаковый эволюционный путь, ведущий к развитию млекопитающих, а затем и высших приматов… Человека? Терранские катанги вполне могли бы эволюционировать в нечто, очень напоминающее земных гоминид. Если верить записям, сделанным первыми колонистами Либерти, и там обитали похожие на обезьян приматы. Значит, люди.
Более того — секен явно пытается общаться с людьми. Можно, конечно, предположить, что своими телепатическими способностями вайолетцы обязаны «эффекту основателя». Случайно в катастрофе выжил человек, несущий редкий набор генов, и потом эти гены распространились в популяции. Какова вероятность? Да практически нулевая. Если в геноме землян такие последовательности не встречаются и никогда не встречались, отчего бы вдруг в рухнувшем на Вайолет ковчеге нашелся такой уникум? Нет, похоже, именно секены превращают людей в телепатов. Если они могут направлять эволюцию всей биосферы в нужном им направлении, справились бы и с этим. Вопрос в том, зачем им это нужно?
Покачав стилусом, рядом с кругом Марк написал вопрос: «Зачем секенам нужны люди?».
Подумав, он добавил внизу: «Зачем секенам нужны ИМЕННО люди?».
Если по какой-то причине планетарным тварям понадобился разум, его можно слепить из чего угодно. Коллективный разум муравейника. Ящеры. Птицы. Да в конце концов, какие-нибудь кремнийорганические монстры… Почему именно млекопитающие? Такая однонаправленность неестественна… А все неестественное искусственно. Программа. Что, если секен — это огромная и сложная эволюционная программа, созданная… кем и для чего?
«Спокойно, Марк, — как вживую, прозвучал у него в голове пришептывающий голос Гольдштейна, — эдак ты через минуту додумаешься до бога, а ведь ты в него не веришь. Не делай поспешных выводов».
«Что ж, твоя правда, — усмехнулся Марк. — Вопросы „Кем?“ и „Для чего?“ действительно преждевременны, потому что у меня нет достаточных данных для их решения. Тем не менее теорию искусственного происхождения секенов мы оставим, но рассмотрим и другую.
Если секены — естественное образование, то можно предположить, что рукав Ориона — вся обитаемая область галактики — заселен одним-единственным подвидом. Что-то вроде клеверной лужайки, где разве что изредка встретишь четырехлистник. Отец Франческо называл секен цветком, и в своем безумии он мог угадать больше, чем доступно обычной логике. Итак, допустим, что биосфера планеты — это один огромный цветок секена. Для чего покрытосеменным растениям нужны цветы? Для производства пыльцы и привлечения насекомых-опылителей. Что же в секенах является пыльцой и что — опылителями?»
Какая-то мысль начала наклевываться, но тут засигналил комм. Это сработала почтовая программа, собирающая сообщения с зальцбургского форума. Митч. Марк нетерпеливо поморщился и пробежал глазами текст. Биофизик писал:
«Салл, чертова курица, ты прав! Я перерыл все статьи. В начале двадцать первого века были исследователи, утверждавшие, что пылевая плазма может образовывать самокопирующиеся цепочки, похожие на ДНК. Ты понимаешь, что это означает? Самовоспроизведение. Это жизнь. В тебе живет какая-то тварь. Салл, страшное ты чудовище, проявляйся! С детства обожал фильм „Чужие“.»
Викторианец улыбнулся. «Быть такого не может», да, Митч? Давай приобщайся к прекрасным творениям Универсума…
