Я нигде не вижу Аманду. После очевидных вещей события начали
выходить из-под контроля. Думаю, демоны живут тут с ней, а они не очень
аккуратные гости. Интересно, что ее родители думают по этому поводу? И… тут я
вижу, я понимаю, что она сделала потом, я просто знаю, что ее желания
обратились на людей.
Аманда всегда терпеть не могла родителей. Я вижу, как они
входят в домик сразу после того, как она пожелала, чтобы Дверь переместилась к
ней, подальше от закусочной и охотников. Она сидит здесь, прямо перед Дверью, и
желает все, что в голову придет, просто потому, что она может. Родители входят,
она поворачивается к ним и говорит:
— Хочу…
Они были не лучшими родителями, но я не уверена, что
заслужили то, что она им пожелала. И на них дело не остановилось, после того
как она бросилась в это. Готова поставить хорошие деньга на то, что в следующие
пару недель в новостях появились кое-какие слишком знакомые мне имена.
И после этого… все кажется возможным, не так ли? Дверь дарит
тебе все, что ты пожелаешь, и ничто тебя не останавливает — ни дурацкие
правила, ни последствия, ни сожаления.
«Вот только ты просила ее кое о чем взамен?» — спрашиваю я у
Двери.
Ближе не подходи, — бормочет Дверь голосом маленькой
девочки, который я никогда прежде у нее не слышала.
Интересно, это Аманда попросила ее изменить голос или он
изменился из-за близости Аманды? Интонации похожи, слегка.
«Собираешься опять что-нибудь взорвать?» — насмехаюсь я.
Потрясающе! Я сползаю с Черепашки и отправляю его
перегородить дыру в здании. Не хочу, чтобы кому-нибудь из охотников пришла в
голову мысль последовать за мной и разлететься на кусочки. Если кто-то и
совершит грандиозный выход, это буду я — а я никуда не собираюсь.
Я поправляю плащ и скрещиваю руки на груди.
«Так где Аманда, детка? — спрашиваю я. — В конце
концов ты заставила ее войти внутрь? Одна последняя большая жертва, и ты
сможешь вызвать свой собственный апокалипсис?»
Дверь ничего не отвечает; Но железная калитка начинает
сочиться кровью. Кровь пахнет невинностью. Я не хочу знать, чем Аманда ее
кормит, вот только думаю, что уже знаю. Она никогда не любила животных.
— Скажи мне, где она, Дверь, — требую я.
Калитка двигается едва-едва. Она говорит:
Позади тебя.
— Эй, крошка!
Я поворачиваюсь. Вижу ее.
Я осторожно снимаю очки и держу их в руке. Это дает мне
секунду, чтобы удержаться и не броситься вперед. Не уверена, когда это пришло
ей в голову, до или после того, как она убила родителей, до или после того, как
она разбрызгала кровь животных у входа в Ад, но в какой-то момент ее осенило,
что она может пожелать стать другой. «Идеальная пластическая хирургия» — вот
что она сказала однажды. Волосы любого цвета, любой длины, любого типа. Кожа
любого оттенка. Высокая или миниатюрная, формы или спортивная стройность. И
потом, зачем себя ограничивать? Включите телевизор, и вы увидите на экране
знаменитостей; можно примерить их внешность тоже. И, черт, можно попробовать и
мужчин тоже. Интересно, сколько у нее теперь секса? Или сколько было перед тем,
как все начало рушиться.
Вот что я узнала о желаниях, обращенных к Дверям. Спустя
какое-то время решения перестают быть сознательными. Я сама прошла по этому
пути, Я прекратила, принимать их подачки. Я больше не прошу о вещах, я их
требую. Рокси сказала, что Двери похожи на животных; что ж, значит, я теперь
вожак стаи.
Другой путь, по которому ты можешь пойти с желаниями,
полагаю, — это получить все, что угодно, в любое время и не думая… тогда,
быть может, вместо чего-то одного ты получаешь сразу все. Одновременно.
Навечно.
Аманда — чудовище.
Ее кости гнутся, сжимаются, растут, кожа пузырится, как жир,
и расцветает пятнами плесени. Ее волосы, густые и извивающиеся, окутывают ее,
когда она подходит ближе. Она улыбается мне; во всяком случае, я думаю, что это
улыбка.
— Смотри, что я сделала, — говорит она. Ее голос
искажен из-за постоянно меняющегося горла. — Разве это не дико круто?
Я киваю:
— Да. Да, это дико.
— Говорю тебе, эти охотники — лживые подонки, —
продолжает она. — Не говори с Дверью, не проси у нее ничего. «Это будет
твой самый ужасный ночной кошмар». Что за чушь! Боже мой, Элли, я делала такие
потрясающие вещи!
Слезы жгут глаза.
— Да?
Существо, некогда бывшее Амандой, кивает:
— Абсолютно. — Она хихикает. — Я пыталась
дозвониться до тебя в закусочную, чтобы поделиться кое-чем, но тебя не было на
месте.
— Я тоже пыталась до тебя дозвониться. Ты ни разу не
взяла трубку.
Аманда хмурится и поднимает руку. Из кожи выступает
мобильник. Секунду она смотрит на экран, даже не вздрогнув оттого, что телефон
вырос из ее кожи, потом машет им в воздухе.
— Уф, плохой прием, жаль, — говорит она, и ей
правда жаль, ей действительно чертовски жаль.
Я всегда понимала, когда она притворяется. Это… Посреди
всего этого она сожалеет, что не проверила чертов автоответчик.
Я сглатываю.
— Все в порядке. Это было… это было не очень важно.
Ее лицо проясняется.
— Я так рада, что ты пришла, на самом деле. Я думаю,
что тебе тоже надо это сделать. И Стэну, конечно. Можешь позвонить ему? Нам
надо сделать кое-что вместе, что-то действительно важное.
— Я не могу позвонить Стэну. — Я решаюсь сказать
что-то похожее на правду. — Он в странствиях.
— Ладно, — говорит Аманда. — Но ты здесь.
Давай. Давай, Элли, — подхватывает Дверь.
Я была права. Она подражает голосу Аманды. Могу поставить
себе плюс.
— Нет, — отвечаю я. — Думаю, это плохая
Мысль.
Глаза Аманды сужаются. Ее настроение меняется за секунду.
— Боже, Элли, ну в чем дело? Ты слишком прислушиваешься
к чертову Райану, — выплевывает она. Осматривает меня с ног до головы,
опознает одежду, и ее голос наполняется отвращением. — И ты одета как они!
Я слегка покачиваюсь на ногах, находя положение поустойчивее
и распрямляя плечи. Кулаки сжимаются, и камни на темных очках впиваются в
ладонь — я забыла, что у меня в руке очки.
— Пару дней я была очень занята, — говорю я.
Давай, — настаивает Дверь.
Она звучит уже менее объевшейся и скорее встревоженной.
— Я занята, дождись своей очереди, — отвечаю я.
Аманда вздрагивает, и раздается едва слышный всхлип.
Она слышит голос моей Двери. И что бы она ни говорила,
где-то в глубине души — в той части, которая еще осталась Амандой, — она
боится.
