— Эта Дверь никогда не говорит. И из нее ничего не
выходит, хотя некоторым людям не следовало бы жить.
Не следовало бы потому, что от них слишком много беспорядка
или потому, что они плохие?
Оуэн говорит так, словно каждое слово из него вытягивают
медленно и болезненно. И я придвигаюсь все ближе и ближе к Двери. Она пахнет…
она пахнет пурпуром. Что это значит?
И не успевает Райан остановить меня, как я снова протягиваю
руку и касаюсь Двери, прикасаюсь к крутящемуся пурпуру и зелени, прикасаюсь к
этому синяку.
В моей голове раздаются вопли, крики ярости и боли. Я
чувствую, что меня за талию хватают руки, но я хочу пройти сквозь Дверь. Я хочу
забраться туда и свернуться в пурпуре. Он такой одинокий. Но руки неумолимо
оттаскивают меня назад, мне холодно, грустно, и я плачу.
— Пустите меня, — говорю я и слышу свои слова, они
звучат истерично. — Дайте мне пройти!
Меня швыряют на пол, и я слышу шум над собой. Когда я
открываю глаза, Райан и Оуэн стоят надо мной и Оуэн сыплет соль мне на голову
из ведра около Двери.
— Пустите меня, — всхлипываю я. — Он такой
одинокий.
— Ты дура! — рычит Райан. — Долбаная дура!
— Это было абсолютно, чертовски глупо, — говорит
Оуэн, но протягивает руку, чтобы помочь мне встать.
Я не беру его за руку, потому что в моей голове шепот: «Не
прикасайся к нему».
— Я не буду, я не буду, я не буду, — говорю я
вслух.
Чем больше соли Оуэн сыплет мне на голову, тем глупее я себя
чувствую. Сколько соли может вместиться в ведро, кстати? Дышать легче, и слезы
высыхают. Когда я бросаю взгляд на Дверь, вижу, что дверца машинки закрыта и
пурпура с зеленью больше не заметно.
Я стряхиваю соль с головы и поднимаюсь. Мир вокруг меня
кружится, кажется, меня сейчас стошнит.
— Наверное, мне надо снова лечь. — Что я и делаю,
медленно и осторожно.
«Наверное, тебе не следует трогать чертовы Двери в Ад». Я
знаю этот шепот. Это Райан. Я смотрю на него. Его рот искривлен гримасой.
— Я не собиралась трогать ее, — говорю я. —
Она меня заставила.
— Я… — начинает Райан и заканчивает шепотом: — Ты
слышишь это?
— Да. — Я закрываю глаза, чтобы прекратить
головокружение, и все мое тело начинает вздрагивать.
Теперь, на этот раз громко, Райан спрашивает:
— Ты слышала это?
— Нет… — Я снова открываю глаза. Тошнота
отступает.
— Вероятно, побочный эффект от прикосновения к
Двери, — отвлеченно говорит Оуэн.
Он нравится мне все меньше и меньше с каждой секундой.
— Она меня заставила, — упорствую я.
Райан невозмутимо смотрит на меня. Он не выглядит
раздраженным, он ведь чертовски сдержан. Он мог бы съесть шестерых младенцев и
седьмого на десерт, я его знаю.
— Мы поговорим об этом позже, — наконец заявляет
он.
Я подтягиваю колени ближе и опускаю голову между ними, делая
глубокие вдохи, а он тем временем обращается к Оуэну.
— Спасибо, что показал нам свою Дверь, — нараспев
говорит он.
Полагаю, это их ритуальная фраза. Охотники странные.
— Всегда пожалуйста, — отвечает Оуэн с такой же
интонацией, потом добавляет: — Я никогда не делал этого раньше. — И
вполголоса, словно я не могу его слышать: — Она никогда не притягивала меня.
— Что ж, Элли особенная, — говорит Райан.
Я ущипнула бы его, но пока что с трудом даже дышу.
— Мы уходим? — спрашиваю я. — Я хотела бы
убраться отсюда. Не обижайся, Оуэн.
— Не принято! — Жизнерадостный британский акцент
возвращается. — Оставляю это на ваше усмотрение. Вы знаете, что Нарния
снова в городе, верно?
Райан моргает:
— Нет. Но…
Оуэн перебивает его:
— Она в обычном месте. И ты, моя милая, — говорит
он мне, — должна мне пирог.
Потом он разворачивается и уходит, даже не попрощавшись. Я
наблюдаю, как он поправляет бейсболку по пути. Понимаю, почему Райан не любит
охотников в бейсболках. И я не принесу ему вкусный пирог. Испеку персиковый.
Персиковые пироги всегда кашеобразные.
— Ты в порядке? — Райан садится на корточки рядом
со мной.
— Если нет, это имеет какое-то значение? —
спрашиваю я, продолжая держать голову между коленей.
Жаль, что я надела такие тесные джинсы, но других чистых не
было.
— Нет, — отвечает Райан и тащит меня за руку.
Несмотря на то, что Райан поддерживает меня, я шатаюсь. Я
измучена. И когда мы проходим мимо стиральной машины с Дверью, я снова чувствую
боль, плач, одиночество. Я вздрагиваю.
Я теперь сомневаюсь насчет теории, что молодые охотники
сексуальны, но Райан в любом случае самый привлекательный из тех, кого я
видела. Пока мы движемся по направлению к выходу из больницы — он следит за
указателями, а я спотыкаюсь, — я украдкой разглядываю его; его профиль —
сплошные прямые линии и резкие впадины, эти контуры так и хочешь облизать. Его
лицо слегка затенено полями шляпы, и мне ужасно хочется сорвать с него шляпу и
прикоснуться к нему.
По всей видимости, я делаю это не настолько незаметно. Он
косится на меня и улыбается, как будто не собирался этого делать.
Боже мой, мне это нравится. Он не часто так делает. Улыбка и
то, что он продолжает бережно меня поддерживать, не позволяя мне упасть, его
теплая, обнимающая меня рука — этого мне достаточно. Думаю, я удержу его. С
учетом моей слабости, это действительно сильное решение. Я хихикаю.
Но…
Какая-то часть меня, глубоко внутри, вздрагивает. Нехорошо.
Что-то происходит.
Вас когда-нибудь охватывала дрожь, непонятно от чего, и в
мозг проникала странная мысль, непонятно почему? Такая мысль сейчас пришла в
голову мне, прервав глупые грезы. Коридор подозрительно пуст.
— Рай?
Я пытаюсь сосредоточиться. В коридоре тихо, слышны только
звуки наших шагов, и вместо людей я вижу двери, двери и черноту.
— Мм?
Это неправильно. Райан… растерян? Имею в виду, что я сама
ужасна, но у меня было достаточно подтверждений тому, что Райан этому
неподвластен. Так что либо мной завладел суккуб и мне светит самое приятное
времяпрепровождение в жизни, перед тем как я взорвусь и умру (однажды это
случилось с одним типом, попытавшимся стащить бутылку холодного чая, пока мы с
Райаном были наверху, и мне на лицо капала вода с кровью, пока я отмывала типа
с подвального потолка), либо что-то не так.
— Мы все еще в больнице? — спрашиваю я, потому
что, судя по тому, что я вижу, это закономерный вопрос.
