Он моргает, глядя на меня, поворачивается и смотрит, потом
осторожно отпускает мою руку и говорит:
— Открой дверь рядом с собой.
Я очень, очень не хочу, чтобы он отпускал меня. Это желание
чуть ли не сильнее нежелания открывать дверь. В стеклянный глазок я вижу, что
это крошечная кухня, где стоят буфет и кофемашина. Я хватаюсь за край его плаща
— Райан морщится, и, наверное, он тоже рад, что мы вместе, — и поворачиваю
ручку.
Кухонная дверь распахивается, и — это чертова кухня, просто
кухня! — тут вдруг шляпа Райана падает мне на голову. Райан натягивает ее
мне на глаза, видимо, для того, чтобы полностью ее испортить, и тут он говорит:
— Не смотри. Не вздумай.
В голове я слышу его шепот: «Пожалуйста».
Я ничего не вижу, хочу я сказать. С этой огромной тяжелой
шляпой, закрывающей глаза. Но я ничего не говорю, потому что внезапно раздаются
голоса.
Голоса тихие, еле слышные, далекие — шляпа отчасти закрывает
мне уши, я замечаю это, когда пытаюсь потереть их, чтобы избавиться от звуков.
Голоса одинокие и печальные, и я сказала, что они одинокие? Черный мир внутри
шляпы превращается в пурпур. Где-то здесь, рядом, мир боли, и все, что я
хочу, — это протянуть руки и обнять…
— Ради бога, Элли, не сейчас. — Я слышу Райана.
Он шевелится прямо рядом со мной, я обнимаюсь не с испуганными
голосами, а с Райаном, и, кажется, я его удерживаю.
Что, черт побери, я творю?
Я опускаю руки, и он благодарит довольно высокомерным тоном,
и я слышу металлический свист его меча, пронзающего что-то вязкое. Голоса внезапно
прекращаются, и я чувствую, как что-то влажное и мешковатое падает мне на
туфли. Я очень, очень растеряна, и мне так плохо, как никогда не было.
Я чувствую руку на шее — это Райан. Его большой палец
скользит по моему горлу один раз, и потом внезапно он сдергивает шляпу у меня с
головы, и мои волосы, и без того спутанные из-за того, что меня ни свет ни заря
разбудил некий охотник, теперь выглядят как одуванчик, который собирается
вот-вот выбросить семена. Я приглаживаю их, уставясь на него; надо будет
повязать волосы банданой, если они не прекратят буянить. Он смотрит на меня,
пытаясь придать своей шляпе, теперь напоминающей дамскую шляпку, прежний вид.
Позади него валяется здоровенный пурпурный монстр с массой
щупалец, из него торчит меч. Одно щупальце лежит на моих туфлях. На самом
кончике щупальца расположены волосинки, и я вдруг вспоминаю о воображаемом
любимце-кролике, который у меня был в шесть лет.
— Гм, — произношу я. — Откуда это взялось?
Он смотрит назад, потом снова поворачивается ко мне. Осторожно
надевает стетсон и поправляет поля.
— Оно шло за тобой, — отвечает он.
Он отворачивается и вытаскивает меч из этой штуки. Из раны
выплескивается немного пурпурной жидкости, жирной, как жареное масло. Райан
кривится и направляется в кухню, дверь в которую я открыла немногим ранее.
Вытирает клинок бумажными полотенцами.
— Как? — спрашиваю я.
Он пожимает плечами:
— Ты прикоснулась к Двери. Что-то с той стороны
захотело тебя — или ты захотела его. Оно пошло за тобой.
Райан прячет меч в роскошных полах плаща. Но я не настолько
умудрена опытом.
— Я ничего такого не хотела, — возражаю я.
Он выходит обратно в коридор, я следую за ним. Труп демона
начинает исчезать. Мы ждем, пока он испаряется полностью.
Райан говорит:
— Я не знаю, в чем дело, но что-то в тебе привлекло его
внимание, Элли. — Он печально смотрит ни меня. — Взгляни.
Он снова берет меня за руку и тащит к следующему повороту
коридора — там полно людей, глядящих на нас с болью, — потом мы
оказываемся в вестибюле отеля, выходим через крутящуюся дверь, на улице в ряд
стоят такси, готовые отвезти вас куда угодно. Он пихает меня в одну машину и
просит таксиста отвезти нас в Бруклинскую публичную библиотеку.
Что-то во мне? Потрясающе.
Я прислоняюсь головой к окну и закрываю глаза.
Глава 4
Библиотека огромна, она расположена в центре Бруклина. Прямо
рядом с парком и ботаническим садом. Однако соседям не позавидуешь; я не хотела
бы гулять здесь вечерами без сопровождения охотника.
Хорошо ехать на такси. Даже без монстров со щупальцами улицы
кажутся нереальными. Я люблю этот город. Я провела большую часть жизни на
Лонг-Айленде, который тоже весьма нереальный. Это даже не остров — это
полуостров. Ложь, везде ложь! Я даже не знала, что это не остров, пока мне не
исполнилось двадцать пять и я не посмотрела на карте. В школе нас этому не
учили. Зачем учить географию, когда вместо нее мы можем узнать о… ну, о других
вещах, я считаю. Я даже не помню, чему меня учили в школе. Большую часть
времени я потратила на маникюр, укладку и шопинг.
По существу, я была самой обыкновенной, типичной жительницей
Нью-Йорка. У меня было чересчур много времени и чересчур много денег. Я жила в
доме, который явно был слишком велик для троих человек, — там было шесть
гостевых спален, огромный подогреваемый бассейн на заднем дворе, где можно было
купаться зимой, и у нас даже были слуги. Это не совсем то, что люди
представляют себе, когда думают о Нью-Йорке, но любой нью-айлендец поспешит
меня заверить, что Лонг-Айленд — это не часть Нью-Йорка. Нью-Йорк состоит из
пяти районов, и все. Большинство жителей Лонг-Айленда даже не смогут их все
вспомнить и все время забывают Бронкс.
Стэн и Аманда росли по соседству со мной. У них тоже были
большие дома, бассейны и подстриженные деревья вдоль подъездных аллей. Нам
подарили похожие машины, когда нам исполнилось по шестнадцать лет, и мы ездили
на них слишком быстро, пока наши родители потягивали мартини и болтали о
фондовой бирже и инструкторах по теннису.
Отличие между нами теперь заключается в том, что Стэн и
Аманда продолжают жить той жизнью. Я живу в Бруклине, в крошечной квартирке, в
окружении студентов, изучающих литературу и философию, в нескольких минутах
езды на метро до Манхэттена. Я никогда не ездила на метро, пока не переехала в
Бруклин.
Хотела бы я сказать, что вписалась в эту жизнь и у меня не
было никакого культурного шока, но я не вписалась совершенно. Я начала работать
в закусочной потому, что это больше всего было похоже на ту работу, которую я
на самом деле могу выполнять; только благодаря любимой горничной матери Аманды
я вообще получила этот шанс. Горничная матери Аманды, чье имя я даже не знаю,
потому что в те времена я плохо запоминала имена, несмотря на то, что сидела
без гроша, получила неплохое вознаграждение за то, что рекомендовала меня на
это место.
Оглядываясь назад, я прихожу к убеждению, что Салли пожалела
бедную богатую девочку, явившуюся к ней в первый день работы официанткой в
белом костюме от Прады и за рулем «мерседеса». Я с трудом запарковалась, и к
концу рабочего дня мои ноги так гудели, что я не могла вести машину. Салли не
слишком смеялась над моими страданиями и разрешила мне поспать в ее сильно
натопленной комнате над закусочной, пока она смотрела телевизор и в итоге сама
уснула прямо в старом кресле, которое, к сожалению, она не оставила здесь,
когда переехала.
