У стены напротив окна был сооружен дощатый помост. Некрашеное дерево потемнело от времени. Меж досок образовались широкие щели. На помосте боком стояли картины. Их было на первый взгляд не меньше пятидесяти, все они оказались переложены плотными листами бумаги и укрыты полуистлевшей тканью.
Похожий на столярный стол был уставлен коробками, которые громоздились одна поверх другой, их тоже покрывали пласты пыли. В углу стояла металлическая кровать. Изрядно попорченная ржавчиной, она выглядела вполне современно.
И это все столько лет скрывалось за иссохшейся темной дверью и полусгнившими жалюзи, будоража воображение постояльцев гостиницы, конторских клерков и жильцов из дома напротив.
Дайнека подошла к столу. Она перебирала коробку за коробкой и понимала, с каким напряжением здесь работал художник. Скрюченные, пустые тюбики, истертые и затвердевшие кисти. Некоторые коробки были полны красками. Казалось, все здесь готово к работе, но она оборвалась в один миг.
У самой стены стояла украшенная чеканкой шкатулка. Дайнека придвинула ее к себе, но, так и не решившись открыть, подняла глаза. В образовавшуюся в ткани прореху со стены на нее яростно уставился карий глаз.
Над столом висели две картины. Сетчатое, порванное во многих местах полотно мешало их рассмотреть. И только глаз, так напугавший Дайнеку, настойчиво вглядывался в ее лицо.
Она протянула руку и рванула ветхую ткань. В поднявшейся пыли не сразу разобрала, кто изображен на портрете. Как только пыль осела, она поняла, что перед ней Николай Михайлович Бережной.
Поймав себя на мысли, что совсем не так представляла его себе, Дайнека немного огорчилась. Этот новый образ с трудом вписывался в уже устоявшуюся версию о романтической влюбленности молодого художника. Но спустя несколько минут Дайнека поняла, что иным он быть не мог.
Николай Бережной сидел вполоборота, скорее всего, рисовал себя, глядя в зеркало, как это обычно делают художники.
Портрет необыкновенно точно передавал энергию, какую-то упругую устремленность и силу. Карие глаза, голова в полунаклоне, отчего казалось, что он глядит исподлобья.
Можно предположить, что это жесткий человек, с крепким могучим телом. Но его неожиданно выдавали волосы: мягкие, вьющиеся, по-детски тонкие, они кольцами спадали на шею. При взгляде на них становилось ясно, что он молод, нежен и… очень страдает.
Дайнека опустила глаза, затем, снова взглянув на портрет, еще раз повторила себе, что иным он и не мог быть.
Переводя глаза на вторую укрытую картину, она уже знала, что и это портрет. Более того, она догадывалась, кто там изображен.
– «Видела свой портрет… Вы, верно, писали его по памяти…» – Дайнека снова проговорила вслух строки из письма и потянула за ветошь.
Ей открылось прекрасное лицо женщины, изображение которой она обнаружила внутри медальона. Это была Екатерина Эйнауди.
Из комнаты Дайнека вышла с тяжелым сердцем. Взглянув на ожидавших ее братьев, она сказала:
– Я не могу… Простите… Можно мы сходим на почту завтра? – Потом, обозлившись на себя, выпалила: – Я не могу вписать туда свое имя! Делайте как знаете, но я отказываюсь.
К набережной она вышла, когда совсем стемнело, не сразу определившись, в каком именно месте она находится. Увидев далеко впереди себя скульптурные аркады библиотеки Сансовиньяно, сообразила, что нужно пройти еще немного.
Стевен ожидал у входа в отель. Увидев ее заплаканные глаза, он в испуге вскинул руки, но Дайнека поторопилась его успокоить:
– Ничего не случилось. Просто мне очень грустно. Я нашла тот дом. Представляешь, юридическая контора оставалась там все время…
Они молча поднялись наверх в номер. Дайнека рухнула в постель и заснула.
Глава 31
Очень страшное слово «террибиле»
Интересно, сколько она спала и что ее разбудило? Дайнека с удивлением оглядела себя, похоже, она проспала всю ночь не раздеваясь. В комнате было свежо, плотные кремовые шторы создавали уютный полумрак.
Звонил телефон. Она протянула руку, нащупывая на столике мобильник. Он ускользнул и упал на ковер. Дайнека сползла на пол и, не совсем проснувшись, прислонилась спиной к кровати. Потом взяла телефон.
– Да…
– Синьорина… Дайнека…
– Si! Pronto! – Она немедленно перешла на итальянский.
На том конце провода царила тишина. В голове у Дайнеки вдруг пронеслась мысль: что-то случилось с Дашей. Но мужской голос, развеяв ее опасения, посеял новую тревогу:
– Вам звонят из конторы Делле Пецце, я – Энрико.
– Что… что-то случилось? – Дайнека хорошо помнила, что их встреча назначена на десять утра, а на часах еще не было и восьми.
– Случилось ужасное несчастье.
Слово «terribile»
[15]
прозвучало угрожающе и жутко.
– Что… что? – отважилась переспросить Дайнека.
– Ночью в конторе убили нашего Луиджино. – Энрико едва сдерживался, чтобы не заплакать.
– Я немедленно выхожу! Буду через двадцать минут.
Она выбежала из спальни. Стевен уже не спал и, сидя на диване, переключал программы телевизора.
– Не ждал, что встанешь так рано. Вчера ты была такая уставшая.
Увидев выражение ее лица, он встревожился:
– Что случилось?
– Убийство, – мрачно произнесла Дайнека. – Пойдем, по дороге расскажу.
Вблизи отеля «Корона» толпились люди, некоторые из них были в черных мундирах и таких же брюках, украшенных широкой красной полосой. У бетонной стены на волнах покачивался катер с надписью: «Carabineri». Полиция – поняла Дайнека.
Навстречу им бросился Алберто Делле Пецце:
– Синьорина Дайнека… такое несчастье… – Было видно, что он искренне переживал гибель секретаря. – Луиджи, как всегда, оставался в конторе последним, чтобы приготовить на завтра необходимые документы, просмотреть назначенные встречи. Он жил здесь же, в отеле, его комната сообщалась с конторой. Потом он ушел, но, видимо, ночью услышал, что в офисе кто-то есть. И вышел. Матерь Божья, зачем он это сделал!
Успокоившись немного, Алберто продолжил:
– Его застрелили сразу. Он умер мгновенно, пуля попала в сердце… Из офиса ничего не забрали, но перерыли всю почту и бумаги, приготовленные на завтра. Зачем они его убили!
Алберто был безутешен, как, впрочем, и Энрико. Луиджи был для них больше, чем секретарь.
Выделив взглядом главного человека, Дайнека подошла к немолодому плотному итальянцу, одетому в твидовое пальто. Он был среднего роста, немного полноват и нетороплив в движениях. Густые с сединой волосы ежиком торчали на голове, придавая ему вид решительный и ершистый.
