Девушка насторожилась. Ей почему-то не нравилось то, куда клонит «говорливый венед». На всякий случай она даже сгребла в охапку Таппи, до этого безмятежно лежавшую у нее на коленях.
– Да не бойся ты, – понял Годинович ее беспокойство: – Лада строго-настрого велела принести живого барсука, точнее барсучиху. Хорсу от хвори надобно испить барсучьего молока. Мало того, что нам было велено барсучиху живой добыть, так еще и со всеми щенками, дабы те не подохли, пока Лада будет барсучьим молоком Хорса отпаивать. А как Морана отступится, так волхова грозилась нас обратно в боры послать барсучиху со щенками в нору возвращать. Иначе Святобор, Тапио
[136]
по-вашему, рассердится и больше удачи в охоте не даст. А без удачи, ты сама понимаешь, Недоля злая.
Упоминание Тапио успокоило Кайю. По крайней мере, эти венеды знали кое-что о законах Леса, хотя и были непутевыми охотниками.
– А как же вы собирались зимой барсука из норы тягать без лопаты? – спросила она невпопад.
Хоть и понимала девушка, что будут гости просить уступить им Таппи, хоть и сознавала, что нужна барсучиха для благого дела, но все равно с трудом представляла, как она отдаст свою любимицу в чужие, да еще и венедские руки. Темные у них, у венедов, души, как у медведей. Могут играть и ластиться, могут ягоды с ладони есть, а потом вдруг возьмут да и заломают насмерть.
– Так была лопата. Была. Только… я ее в лесу сломал, – сказал Волькша, чувствую, что его красноречие стремительно иссякает. Сказать по правде, он расчитывал, что после его повести Кайя, точнее Давна-охотница принявшая облик олоньской девушки, сама предложит свою барсучиху для исцеления Хорса. Но раз вопрос встал о лопате, то значит самое большее, на что они с Олькшей могут рассчитывать, – это найти здесь новую лопату взамен той, что сломалась во время битвы со стаей Белой Смерти.
– Да, точно. Я забыла, – отозвалась Кайя и замолчала.
Потрескивали головни в очаге. Лучины сгорели почти до поставца. Хозяйка запалила новые. При этом барсучиха соскочила с ее колен и вразвалочку удалилась к своим щенкам. Над столом повисло неловкое молчание. Гостям предстояло либо без обиняков просить Кайю дать им Таппи на пару дней, либо больше вообще не говорить про это, а завтра добраться-таки до барсучьего города и разорить там нору другой барсучихи. А ведь это будет уже третий день с тех пор, как они вышли из Ладони. Парни старались не думать о том, что сделала лихоманка с Хорсом за это время…
И тут произошло то, чего Волькша даже представить себе не мог: Рыжий Лют шмыгнул носом и промямлил по-карельски:
– Я… отец… очень любить. Много плохо… он умирать. От я он умирать. Я… много плохо… быть. Он от я говорить для люди… что приходить… я плохо делать. На мороз быть. Долго. Он стать… завтра… больной. Я быть… плохо много. Очень любить отец. Кайя!.. помогать. Очень хорошо быть. Я много хороший быть Кайя делать. Очень любить. Кайя… помогать.
Выдавив из себя эту белиберду, Олькша зарылся лицом в руки, и Волкану на мгновение показалось, что плечи приятеля вздрагивают. Он и сам ощутил, как поджимаются его губы. Таким Рыжего Люта, грозу всего южного Приладожья он никогда не видел. Даже побитый до черных синяков, даже порезанный ножом в драке, он продолжал скалиться и сквернословить. А тут…
Кайя смахнула слезу и робко протянула руку через стол. Она погладила огненно-рыжие спутанные патлы Олькши и прошептала:
– Ну, что ты, Ольгерд. Охотнику нельзя плакать. Кендес
[137]
отворачивается от нытиков. Ну, не надо. Твой отец не умрет. Я помогу вам. Помогу. Завтра мы с Таппи пойдем с вами. Синеокая Лайда возьмет ее молоко, и Хорри выздоровеет… Ну, не надо, Олле… Не плачь…
Из всего сказанного Кайей Олле Хорриевич понял только «помогу», но этого было достаточно, чтобы он воспрял духом.
– Ты… помогать?
Девушка кивнула в ответ.
– Кайя очень много хороший! Очень любить! Много хорошо делать я завтра. Кайя очень помогать. Кайя хороший, – бормотал верзила. В пылу благодарности он сгреб ручищами девичьи ладони и стиснул так, что Кайя поморщилась от боли.
– Я… я… я снять шкура от волк! – наконец придумал Олькша, чем не сходя с места выразить Кайе свою благодарность.
Сказано сделано.
Кайя девять раз меняла лучины в поставцах. Волькша уже выбился из сил, борясь со сном. А Ольгерд все пыхтел над волчьими тушами. Когда он только втащил добычу в дом, Кайя попыталась ему помочь, но он зарычал как обиженный волкодав и попросил Волькшу объяснить женщине, что свежевать добычу должен мужчина. Послушать его, так всю стаю Белой Смерти уложил он один.
Увидев, что «говорливый венед» клюет носом, хозяйка постелила ему на одной из верхних полатей. Едва растянувшись на ложе, Волькша тут же заснул.
Разбудил его шум борьбы и громкие возгласы Кайи:
– Не надо! Не делай этого! Лемби не простит нас. Нет же! Нет! – почти кричала девушка по-карельски, пытаясь вытолкать Ольгерда со своих полатей.
А тот лез к ней с яростью голодного кабана. При свете догорающих углей Волькша разглядел, что на Олькше нет порток.
– Я же по-серьезному, – пыхтел похотливый хряк по-венедски, все глубже запуская ручищи Кайе под рубаху: – Я жениться хочу. Белка моя, остроглазая. Люба ты мне. Как увидел тебя, так и присох. Завтра, как в Ладонь придем, так и попрошу Ладу нас обженить… Леля моя, ненаглядная…
Спросонья Волькша не сразу понял, что бурча жениховские слова, Рыжий Лют пытается взять Кайю силой. И это после всего, что она для них сделала и собирается сделать? И это после того, как он обещал быть хорошим гостем!? Да он после такого вор и пахабник, которого в честной дом больше не пустят, а то и вовсе в правила засадят да конями поврут!
– Олькша, лихов паскудник! – закричал Волькша, соскакивая с полати: – Отринь немедля!
– А ты что вопишь, сопля чухонская, – обозлился Рыжий Лют: – Подглядываешь, как я свою жену семеню!
– Не жена она тебе.
– Сегодня не жена, завтра в Ладони женой станет.
– Завтра станет. Завтра и семени.
– Ты мне еще указывать будешь, вша латвицкая? Когда хочу, тогда и семеню. Кровь у меня играет! И все тут.
– Но она-то этого не хочет!
– Хочет, еще как хочет, – рявкнул Олькша и вложил всю свою дурную силу в борьбу с сопротивляющейся Кайей.
– Нет! Нельзя! Не хочу! Лемби… Помогите! – теперь уже верещала девушка.
– Олькша! Лихов срам! Она не хочет! – в свою очередь закричал Волькша и попытался оттащить насильника.
– Сейчас как милая захочет, – пыхтел Рыжий Лют. Одной рукой он прижимал Кайю к полатям так, что она с трудом могла дышать, а другой пытался развести ей ноги. Волкана, ухватившего его за загривок, он лягнул так, что тот опрокинулся на пол.
