Одна беда, стоило Године начать с Ятвой разговор о поездке Волкана на торжище, та рычала на него почище медведицы, у которой обидели малолетнего медвежонка. Дескать, нечего Варгу делать ни на торжище, ни на княжеском дворе! А ну как ты, Година, не углядишь, и спорщики сгоряча посекут ребенка железом за неправильное толкование. Их же, ярых да настырных проходимцев с ножами за пазухой на торжище, как червей в навозе… И так далее, пока Година не сдавался и не отступал.
Что касается Ольгерда, то Ятва завсегда привечала его, как Волькшиного радетеля и защитника. Решение Хорса отправить Олькшу в дружинники она не то чтобы поддерживала, но и не осуждала. Знала она и то, что дорога на княжеский двор открывается через кулачные бои, где князь и его сотники высматривают лучших бойцов. А поскольку Рыжий Лют, как и Волькша был для нее еще парубком, даром что высоченным да мясистым, то его страх перед кулачками на Волховском льду она по-матерински очень даже понимала. Так что у Годины появлялась явная возможность осуществить свою мечту и привлечь Волькшу к толмачевому делу руками непутевого сыновнего приятеля.
– Я то что… – молвил Година, понимая что все взгляды устремлены на него. Молвил как бы нехотя, как бы в большом раздумье: – Тут поразмыслить надо. Может и я тебе на что сгожусь, даром что буду там как мысь по лесу скакать, но все равно пособить словом, думается мне, сумею. А Варглоб еще мал да глуп, чтобы на торжище ехать.
Никто не знал Ятву лучше мужа. Вся ее жизнь, вся ее гордость заключалась в детях. За любого из них она могла изорвать ногтями в клочья матерого мужика. Никто не смел о них даже помыслить плохо.
– Это кто мал да глуп?! – взвилась латвица: – Варглоб? Что же ты говоришь, дурья башка.
Година встретился глазами с Волькшей и едва заметно подмигнул, дескать, подсоби, подыграй. Волкан, которому страсть как хотелось поехать с отцом на торжище, прочитал отцову хитрость по глазам. Он насупился и отошел в дальний угол светелки. Мать проводила его встревоженным взглядом. Когда она вновь обернулась к мужу, Година с радостью понял, что дело сделано, и сейчас Ятва будет сама настаивать на том, чтобы он взял Волькшу с собой.
Для пущей важности Година поупрямился. Он даже кулаком стучал по столу, доказывая, что рано еще Варгу ехать в такую даль и тереться по чужим углам. Да только охаживал он доски стола не так рьяно, как делал это обычно, когда и вправду был не согласен с женой. Ольгерд, как мог, вторил Ятве и тоже упрашивал Евпатиевича, убеждая, что без Волькшиного напутствия и пригляда ему не пробиться в дружинники. И когда Година, наконец, соблаговолил согласиться, конопатая морда Рыжего Люта засветилась настоящим детским счастьем, да и Ятва выглядела довольной, поскольку добилась того, чтобы ее мальчика оценили по достоинству.
Опосля этого Година оговорил дюжину условий, главным из которых было, чтобы парни ни на шаг от него не отходили и беспрекословно делали то, что он повелит. Кроме всего прочего Олькша должен был особо поклясться держать свой щербатый рот закрытым, что бы не случилось. Ольгерд с Волканом послушно кивали головами и клялись Долей, обмениваясь при этом щепками и тычками под ребра. Не считай они себя такими взрослыми, они бы наверное принялись скакать по дому, как молодые козлята на лугу.
Через два дня после этого разговора у ворот Ладони остановились сани княжеского гонца.
Великий Волхов
Дворянин был до крайности удивлен, когда кроме Годины на его сани стали грузить свои короба еще два молодца. Особенно поразил его набольший из них, рыжий, точно свей, огромный точно медведь трехлеток, в медвежьей же шубе и в… варяжских сапогах, точно конный дружинник. Гонец уж было подумал, что кто-то из княжеских ратников гостил в Ладони, а теперь возвращается ко двору. Он уже хотел кланяться, но, узрев вместо бороды молодецкую поросль на щеках, опамятовал и посуровел.
– То мои помощники Варглоб и Ольгерд, – пояснил ему Година, для солидности именуя парней на варяжский лад: – будут со мной ряды рядить и мелкие тяжбы разбирать. Ar det sant vad jag sager, mina barn?
[171]
– Allt du sager ar sant, och lat lyckan lamna den som vagar tvivla,
[172]
– отчеканил Волькша, а Олькша подбоченился и закивал головой.
Княжий человек чина был мелкого, ума невеликого, из всех языков Гардарики знал только венедский, так что каркающая свейская речь развеяла в пыль его дворянскую спесь, и возражать против лишних седоков он не стал. Дескать, пусть князь сам разбирается кто чей помощник.
Выехали на следующий день затемно.
После двух малых оттепелей и ночных морозов снег покрывал лед Волхова крепкой шершавой корой. Конские копыта на нем не скользили, зато полозья саней свистели как утиные крылья. Мосластый коняга сам перешел на легкую рысь и мчал повозку, играючи. Година сел поболтать с возницей, а парни закутались в шкуры и приготовились смотреть предрассветные сны.
Однако наверстать недосып им не удалось. Восток еще только начал голубеть, когда они подъехали к порогам, которые не усмирили даже Снеженьские
[173]
холода. Шум катящейся воды был слышан издалека. Но не он разбудил Волькшу и Олькшу. Это сделал княжеский гонец, потребовав, чтобы они вываливались из саней и помогли коню тащить их вверх по прибрежному холму, который надвое разрезала могучая река.
– Скорая
[174]
Горка, – сказал Година, слезая с саней вместе с парнями: – Сюда окрестные охотники приносят на продажу меха. Пройдя пороги, варяги и другие гости пристают здесь к берегу, чтобы дать отдых гребцам.
Возле Ладони не было таких возвышенностей, так что тамошняя детвора зимой каталась с едва приметных пригорков. Увидев накатанную окрестной ребятней ледяную дорожку, Волькша не удержался и скатился по ней вниз и дальше на две сотни шагов по льду Волхова. Пока он лез, вверх по обрыву, сани уехали далеко вперед. Когда же он, запыхавшись, догнал их, отдохнуть ему не удалось: надо было придерживать сани при спуске обратно на реку. Но, не смотря на то, что он изрядно вспотел и подустал, настроение у Волкана было такое, что он мог еще долго бежать рядом с санями. Еще бы, наконец-то он увидит воочию те чудеса, о которых, вернувшись с торжища, вечерами рассказывал отец. Даже, если диковинки эти окажутся не такими уж небывалыми, он будет радоваться тому, сколько новых людей из разных племен и народов встретится ему в истоке Волхова.
Когда солнце выкатывалось из-за леса, река разделилась на два рукава, огибая огромный, поросший исполинскими дубами остров.
– Это остров Стрибога,
[175]
– рассказал своим помощничкам Година: – В самой сердцевине леса на широкой южной части его стоит Капище, над которым ветеры не умолкают никогда. Варяги называют его Вындин
[176]
остров и почитают за южный дом Ньёрда.
[177]
На западном берегу реки есть небольшой городец. Там поселяются люди, потерявшие свою Стречу, потому как замарали честь, нарушив клятву или предав свой род. Летом они помогают волхвам переправиться на остров. За это кудесники молят Стрибога очистить раскаявшихся от позора.
