Хрольф уже открыл рот, чтобы изложить Волькше вторую былицу, когда в дом вошел его помощник и не без ехидства сообщил, что синеус Ларс, ярл Уппланда, покинув терем Большого Руна, направился к своей ладье.
Шеппарь, как мог, сделал вид, что его это не касается, но скрыть разочарование так и не сумел. Он поднялся из-за стола. Перекинул одну ногу через лавку, точно собираясь куда-то идти. Но потом передумал и оседлал скамейку точно коня. В раздумье он взял со стола нож и глубоко всадил в лавку.
– Так вот, – начал он рассказ, прерванный приходом помощника.
Но тут двери вновь распахнулись, и под крышу дома Хрольфа вступил человек Ларса. Приближенных Уппландского ярла завсегда можно было узнать по лисьей шапке или лисьему хвосту на широком, богато украшенном железными бляхами поясе.
– Ты Хрольф? – спросил он у всех разом.
– Кто спрашивает? – не оборачиваясь, молвил шеппарь.
– Синеус Ларс, ярл Свейского конунга в Уппланде, – нисколько не смутился посланник. Не иначе как такой перебрех был тут в обычае.
– Что надо Ларсу? – все так же неучтиво продолжил беседу Хрольф.
– Синеус Ларс, ярл Уппланда, хочет завтра видеть Хрольфа, шеппаря, в своем доме на Адельсёне.
[122]
– Зачем? – спросил хозяин дома.
Посланник крякнул. Видимо этот вопрос не вязался с установленным порядком подобных речей. Хрольф тоже прикусил ус: ему так хотелось, чтобы посланник прилюдно сказал, что ярл приглашает шеппаря для беседы, что он не сдержался.
– Об этом синеус Ларс скажет только Хрольфу, – отчеканил человек ярла.
– Хорошо, – утратив половину надменности, сказал шеппарь: – Передай Ларсу, что Хрольф будет в его доме со своей русью. Завтра в полдень.
– Его русь пусть останется на драккаре, – сказал, как отрезал, посланник: – На двор Ларса ворота будут открыты только Хрольфу и двум его людям, которых он захочет взять. Ярл надеется, что среди них будет тот, кого здесь называют Каменным Кулаком.
– Хрольф сам решит, с кем приходить, – в свою очередь посуровел шеппарь.
Человек Ларса, не говоря более ни слова, шагнул из дверей.
Произойди такой разговор между Волькшиным отцом и княжеским десятником, Године, может быть, и не пришлось бы уходить с семьей на схоронную засеку, но путь на Ильменьское торжище ему надлежало бы забыть раз и навсегда. Хрольф же сиял, точно они с посланником ярла только что обменялись самыми задушевными любезностями.
Странные они все-таки, эти варяги. Прямо как нелюди. Вот ведь, вроде бы словене Ильменьские, не в пример другим венедам, славословят друг друга в меру, да и князьям своим кланяются больше по заслугам, нежели по чину. Но, поглядев на то, как викинги ставят себя перед земельной знатью Свейланда, Волькша подумал, что жители Волховских берегов являли собой смиренных и нежных косуль, супротив варяжских волков…
На следующее утро Хрольф начал наряжаться ко двору ярла. Несведущий человек мог бы подумать, что шеппарь готовиться в жестокий набег. Он надел на себя столько железа, сколько было в его сундуках. Поверх брони он обвесился серебряными цепями и заколками. Фольки до блеска начистили его шлем и видавший виды меч. Облаченный во все это, Хрольф вышагивал, как тяжело груженая лошадь. Но это было даже к лучшему. В противном случае он скакал бы по дому, как игривый козлик и, того и гляди, в раже забодал бы кого-нибудь.
Между Адельсёном и Биркой пролив в два полета самострельного дрота. Однако вовсе не поэтому Хрольф пожелал плыть на лодке, а не повелел скликать манскап Грома. Будь его посудина поновей, он не стал бы размышлять о том, что не гоже лишний раз утруждать гребцов. Но возле Ховгордена
[123]
на острове Знати стояли такие корабли, в сравнении с которыми ладья Хрольфа показалась бы рыбацкой развалюхой. А такого сравнения шеппарь, приглашенный на беседу со вторым после конунга человеком Свейланда, не смог бы вынести. Все же за годы морских мытарств сын бондэ так и не стал викингом до мозга костей. Не чета покойному дядюшке, о Громе Трюморке которого некогда сложили не одну сагу, Хрольф все еще благоговел перед чужими богатствами и властью.
Всего одна нелегкая дума отбрасывала тень на радость Хрольфа в то утро. Варг слышал его разговор с человеком Ларса. Венед знает, что ярл ждет в своем доме и его. Без сомнения Уппландский наместник сможет предложить победителю Большого Руна куда лучшую долю, чем он, простой шеппарь. Так как же быть? Оставить Варга на Бирке и одним махом ослушаться синеуса Ларса и обидеть парнишку? Или положиться на судьбу и постараться извлечь из разговора с ярлом как можно больше мзды? Будь на месте Хрольфа его неукротимый сродник-мореход, он выбрал бы первое. Но шеппарь, в душе остававшийся бондэ, делал нелегкий выбор в пользу второго.
– Ты, ты и ты. Вы сегодня плывете со мной на Адельсён, – сказал он Уле, Ольгу и Варгу, чем вверг последнего в изумление. Одно дело дюжие загребные: белобрысый да рыжий. С такими могучими дубами по бокам и ко двору конунга появиться не зазорно. А вот зачем там он, тонкокостный и неказистый сын толмача?
Он, конечно, слышал, что Ларс хочет видеть в своем доме Каменного Кулака. Знал он и то, что так на Бирке нарекли победителя Большого Руна. Вот только не чувствовал он себя этим самым Стейном Кнутневым.
[124]
Кабы не варяги, лицезревшие его короткую схватку с исполином, он, пожалуй, давно решил бы, что она ему пригрезилась. Не по стати ему такое деяние. Ростом не вышел, плечами не раздался. Ему бы, раз уж Мокше в голову взбрело увезти его от родных берегов, потолмачить бы да гостем варяжским по долам и весям погулять, пока навет на них с Олькшей не забудется, а после домой вернуться. К родным полям, к охоте. К Кайе. Мысль об олоньской охотнице наполнила его утробу благодатью, почти как велле, но по-другому: не сверху вниз, а снизу вверх. Волькша вспомнил их последний разговор, последнее расставание. И теперь голос Кайи, звавший его остаться, звучал для него совсем по-другому…
Окунувшись ненароком в эти сладостные мысли, Волкан вынырнул из них только, когда лодка причаливала к Адельсёну. Ольгерд и Ульрих подвели ее к простым мосткам подальше от новеньких тридцативесельных драккаров ярла.
Остров Знати был намного обширнее и заметно плодороднее Бирки. Не шаткие березки, а тенистые дубы высились на опушках его рощ. Ладные зеленя полей кучерявились вершками репы, тиной тыквы и молодыми завязями капусты. Работники копошились на грядках, выдергивая что-то из земли.
– Во, дают! – гоготнул Олькша: – Братка, что это варяги свою же ярь топчут? А?
