– О чем?
– Вот только вопросов не надо, слышь? И чтобы в девять был как штык.
Он ушел восвояси, и Сэм проводил его встревоженным взглядом. В обществе преподобного Брейкриджа юноше никогда не было уютно. Одно дело, когда священник выступает на местных телеканалах, его пунцовая рожица выглядит ничуть не страшной, а, наоборот, смешной. Священник может декламировать и орать, призывать к Иисусу и даже дирижировать духовным хором. Но совсем другое дело, когда он приезжает в Соболь-Крик, в обветшалый «Легион-холл». Там уже давно не проводятся собрания Американского легиона, последний ветеран Второй мировой похоронен и даже от участников войны во Вьетнаме почти никого не осталось. Здание теперь вроде церкви, трофей наезжающих проповедников, из которых Брейкридж наиболее популярный. На его молебнах народ азартно откликается на вопросы, как полоумный распевает псалмы, говорит на мертвых языках и валится в обморок. Сэм, конечно, пел вместе со всеми, но экстаза не разделял, и даже предположить не мог, что Брейкриджу известно о его существовании. Вот уж это совершенно ни к чему! И зачем же он, спрашивается, понадобился проповеднику?
После ужина Сэм перебрал все варианты уклонения от явки. Можно сказаться больным, можно сесть на электроцикл и умотать в город, а вернуться далеко за полночь. Да можно просто не пойти, не потащат же его силой.
Однако ровно в девять он стучался с черного хода.
Лязгнула цепочка – и это было из ряда вон, ведь обычно на весь Соболь-Крик не найдется даже одной запертой двери. В щелку выглянул Джэпет, махнул Сэму и распахнул дверь. В передней приемной едва теплилась керосиновая лампа, окна были зашторены. Преподобный Брейкридж восседал во главе стола, держа в лапище стакан для воды, только вместо воды там плескалось виски. Еще двое, сидевшие рядом и жадно внимавшие ему, были жителями Соболь-Крика.
– Не тот ли это отрок, о коем ты мне говорил? – услышал Сэм знакомый хриплый голос.
– Тот самый, – подтвердил Джэпет. – Он мне родня с сестринской стороны.
– Стало быть, юноша, ты подвизаешься в гнездилище мерзости богопротивной?
– Я работаю в научно-исследовательской клинике «Андерсон-Френч». – Сэм очень старался, чтобы голос не дрожал.
– В той, что возле трассы? О ней-то и речь. Грехи и скверна!
– Там ведутся научные исследования, чтобы людям помочь. – Сэма все-таки подвел голос, ответ получился нетвердым.
Но Брейкридж уже сообразил, что имеет дело с попыткой бунта. Он страшно выпучил глаза и наставил палец на Сэма.
– Дерзишь, мальчишка?! Врать посмел, будто не ведаешь, что творится в вертепе сатанинском? Людям они помочь хотят, а? А помогли они матери сего чада, когда предъявили его ей, из утробы исторгнув? Самому чаду помогли?
Он с такой силой грохнул банкой по столу возле керосинки, что Сэм ойкнул в ужасе: разобьет же! От удара заключенный в сосуд двуглавый плод заколыхался вперед-назад, задвигал ручонками, словно пытался плыть. Жидкость в банке была темна. Что-то с ней не так… Сэм подался вперед, вгляделся – и аж подпрыгнул. Проповедник заревел ему в самое ухо:
– Клиника эта твоя так называемая суть средоточие мерзости!
Слушатели, сидевшие кружком и неотрывно глядевшие на банку, одобрительно забормотали.
– Всеблагой наш Господь рек: «И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его». Так я и поступлю! Если Всевышний повелевает, я вырву у себя глаз и отдам его во имя Господа!
С этими словами Брейкридж ухватился за собственный глаз, выкрутил, выдрал его в мучительных корчах. Когда протягивал кулак, веки были плотно смежены. Вот он медленно разжал кулак перед Сэмом… И хотя юноше не был в диковинку этот трюк, он, пожалуй, не удивился бы, увидев око проповедника на ладони.
– Когда Бог приказывает, мы выполняем приказ! А сейчас Он велит нам стереть обитель скверны с лика земного. Понятно ли тебе это, отрок?
Сэм очень хорошо понял, но не смог выдавить ни слова. Сил хватило только на утвердительный кивок. Которому Брейкридж дал собственную интерпретацию:
– Вижу, наша заблудшая овца вернулась в стадо. И уж коли ты взялся за ум, возьмись и за праведное дело. Да будет предан огню проклятый вертеп! Да очистит его благословленная Всевышним длань от паскудства адова!
– Нет… – пискнул Сэм.
– Нет?! – возопил Брейкридж. – Это ты мне сказал «нет»?
Его рука метнулась с быстротой змеи, и получивший сильнейшую пощечину Сэм отлетел к двери. Брейкридж навис над ним и обвиняюще наставил трясущийся палец:
– Атеист? Коммунист? Ты принял сторону зла, пошел против собственной родни? Вот она, твоя родня, собралась в этом храме, так что же, помчишься в полицию, донесешь на своих близких, засадишь их за решетку? Ты, трусливая дрянь, пойдешь против своих?
Внезапно наступила тишина, все смотрели на Сэма. А тот, охваченный ужасом, не мог придумать никакого ответа, мог только кивать и держаться за щеку, в которой пульсировала боль.
– Так ты говоришь «да»? – проорал Брейкридж, наклонившись так близко, что едва не коснулся лицом лица Сэма и обдав его вонью гнилых зубов.
– Да, – ответил тот. – Я помогу.
Чего бы ни хотели эти люди, сам он желал лишь одного: успокоить бешеного святошу.
– Знаю, что поможешь. – Брейкридж улыбнулся, выпрямляясь, вернулся в кресло и от души хватил виски. – Ты славный богобоязненный парень, и ты, конечно же, не подведешь своих родственников. Все сделаешь, как я сказал, и проблем не будет. У тебя ведь есть ключ от здания? Не смей врать! Джэпет сказал, что видел его.
– Ключ-то есть, но там сигнализация.
– И ты, разумеется, знаешь, как ее вырубить.
На это Сэм мог только кивнуть. От пронизывающего взгляда проповедника никуда не деться.
– Тебя отвезут туда вот эти добрые люди. Дадут керосин и спички, ну и присмотрят за тобой. А когда сделаешь дело, привезут обратно. Община Соболь-Крика будет гордиться своим героическим сыном. Я ведь не поверил, мальчик, в эти россказни, будто бы ты считаешь себя лучше других. Ты один из них, и сегодня же ночью это докажешь.
Внутри у Сэма все кричало «нет!!!», но никто этого не слышал. Его подбадривали, хлопали по плечу, и вот он уже в машине, едет в потемках. Все здесь, кроме Брейкриджа, – проповедник свое дело сделал. Как же быстро добрались до клиники, Сэм даже глазом моргнуть не успел… Все высадились, миновали здание, пошли дальше. Неужели передумали? Крошечная надежда мгновенно сгинула.
– Никого не видно? Машины?
– Все чисто.
– Садимся в тачку, фары погасить. За дом заедем, чтобы с дороги нас не увидели.
Голоса смолкли, но завелся электрический двигатель. Вдали ухнула сова.
– Иди, – велел Джэпет. – Открывай.
От Сэма не отставали ни на шаг, в канистре булькало. Хотелось бежать, кричать, протестовать. Нельзя делать то, чего от него ждут! Но он делал. Хорошо, что темно, – никто не видит его слез. Не нужны ему свидетели этого финального унижения. Онемевшими пальцами он перебирал ключи.
