– Сэнди, это тебя. Не представились, только спросили, здесь ты или нет. Я ответил, мне сказали: «На базу по тревоге, срочно!» – и повесили трубку.
Все понимали, что это значит. Сэнди был пилотом национальной гвардии. Когда он схватил куртку и выбежал за дверь, всем стало ясно: это не учебная тревога, не маневры. Только после того, как захлопнулась дверь, Джон сообразил, что зря не посоветовал ему быть осторожнее. Грохот доносился как раз со стороны аэродрома.
– Радио, – сказал доктор Штайнгрумер. – Нужно узнать, что происходит.
Он включил приемник, покрутил ручку настройки. Слышались только шум несущих волн и помехи.
– Сломалось, – произнесла Люси без уверенности.
Джон высказал вслух то, о чем со страхом думали все:
– Приемник в порядке, дело наверняка в радиостанциях – ни одна не работает. Похоже, это война. Стрельба на аэродроме, национальная гвардия поднята по тревоге, радио… По-моему, это единственно возможное объяснение.
В его голосе не слышалось волнения – просто мрачная констатация факта. Речь человека, не понаслышке знающего, что такое война и смерть.
– Это… русские? – Голос у Люси был тихий, но в нем звучал страх.
Джон только пожал плечами и повернулся к окну. Грохот не умолкал, красное пламя освещало горизонт. Все смотрели на улицу – на заснеженный университетский двор и дальше, на Байпорт, этот тихий уголок Новой Англии, и пытались совместить идиллическую картину с войной и взрывами. Происходившее казалось невозможным. Бомбы уже не ложились поблизости, и нельзя было определить, куда же попала та, первая.
Издалека доносились крики, слышался рев заводившегося двигателя и шум отъезжавшего автомобиля. Никто не замечал, как задувает в окно январская стужа. Зачарованное молчание прервал доктор Штайнгрумер. Он прикрыл глаза рукой и повернулся к телефону. Пощелкал с минуту кнопками и аккуратно повесил трубку.
– Гудка нет, телефон уже не работает. Давайте закроем чем-нибудь окно, а то холодно.
Они работали быстро, радуясь, что нашлось занятие, а закончив, повернулись к Джону в ожидании указаний. Он не удивился. Доктор Штайнгрумер – физик, профессор, и это его лаборатория, однако сейчас и он, и его ассистентка Люси Каваи ждут помощи от бывалого человека. Сейчас они видят перед собой не студента последнего курса, а фронтовика, пехотинца. Мигом вспомнили и про его военный опыт, и про то, что когда-то прочитали о нем в газетах. Криво усмехаясь, он подумал: надо же, одна бомба, и бывший сержант американской армии уже главнее знаменитого профессора. Но утешить коллег нечем, и нельзя ничего предпринять, пока не выяснится, что происходит. Эксперимент не закончен… можно продолжить работу, пока не поступят какие-нибудь новости.
– Хорошая мысль, – согласился с ним Штайнгрумер и повернулся к пульту управления.
Люси и Джон последовали его примеру, возвратясь на свои места. Контрольные параметры были уже рассчитаны и введены. Джон вынул из картонной фабричной упаковки новую пробирку и положил на бакелитовую пластину в центре аппарата. Он дал знак доктору Штайнгрумеру, и тот щелкнул переключателем, запустив финальную стадию эксперимента. Стрелки приборов качнулись, а через пять секунд, когда поступление энергии автоматически прекратилось, они вернулись в исходное положение.
О том, что аппарат работает, говорило лишь негромкое гудение окружавшей пластину спирали. Ученые по опыту знали, что с бакелитовой пластиной ничего заметного не произойдет: не будет ни излучения, ни заряда, который могут обнаружить многочисленные приборы. А вот с пробиркой кое-что произошло. Только что она была целой, а теперь на пластине лежит сотня осколков. Ни звона разбитого стекла, ни иного звука. Лишь беззвучный переход из одного состояния в другое.
– Тип реакции – «В», – сказал Джон. – Это редкость. Почти триста тестов на шести тысячах ампер, и «В» всего три раза.
Он записал результат в журнал и аккуратно ссыпал стеклянные осколки в конверт для дальнейшего исследования. Аппарат подготовили к следующему тесту, и Джон достал из коробки новую пробирку. Работая машинально, он думал, и думал напряженно. Взрывы за окном были забыты, но память о них осталась.
Вот уже неделю мысль крутилась в голове, скользила по самому краю сознания, а он все отмахивался, уж очень неправдоподобной она казалась. Будь она верной, еще раньше возникла бы у профессора Штайнгрумера, ведь машина – его изобретение. Но теперь кое-что изменилось. Сложилась чрезвычайная ситуация – и все сразу увидели в Джоне лидера. Он по-прежнему с почтением относился к начальнику, однако благоговейного трепета поубавилось. Может быть, его версия – полная чепуха, и тем не менее он выскажется.
Со следующими двумя пробирками ничего не случилось, и он дважды написал в журнале букву «A». Четвертая пробирка после включения тока исчезла бесследно – он поставил «Б». С каждым проведенным тестом его решимость крепла. Когда закончили серию экспериментов и отключили питание, он заговорил:
– Доктор, что же все-таки, по-вашему, происходит с этими пробирками?
Штайнгрумер поднял глаза и заморгал – он заносил результаты сегодняшней серии опытов в сводную таблицу. Немного подумав, ответил:
– У меня нет позитивной теории относительно этих явлений, однако одна-две гипотезы имеются. Возможно, все дело в пространственной ориентации – вы же помните изначальную теорию, на основе которой была сконструирована машина?
Джон улыбнулся:
– Я помню расчеты, хотя и не могу сказать, что до конца в них разобрался. Проще говоря, вы, насколько я понимаю, пытались связать длительность и непрерывность в объединенную функцию магнетизма и гравитации. Поле, генерируемое машиной, должно было, по вашим расчетам, изменить силу притяжения для объектов эксперимента. Однако ни масса пробирки, ни свойства магнитного поля не изменились – и все же что-то произошло.
Штайнгрумер нахмурился, глядя на свои цифры:
– Это верно, однако…
– Позвольте мне закончить, доктор: идея настолько дикая, что лучше уж сразу высказать ее до конца. Длительность – это ведь не что иное, как время. Если вы не изменили ни массу объекта, ни параметры магнитного поля, так, может быть… может быть, вы изменили время для этих пробирок!
Люси засмеялась и тут же осеклась. Когда заговорила, в голосе звучало замешательство:
– Ты хочешь сказать, что это… машина времени?
Джон не успел ответить – за дверью раздались тяжелые шаркающие шаги. Она с грохотом распахнулась. В проеме, прислонившись к косяку, стоял Сэнди Льюис. Пальто у него было грязное, разорванное, с левого рукава капала кровь. Он был до крайности взволнован, на бледном лице резко выделялись черные полосы грязи. Говорил он так сбивчиво, что коллеги еле разобрали слова:
– Убиты… Все убиты.
Джон быстро разорвал пропитанный кровью рукав. Рана выше локтя – похоже, от пули – была на вид не опасной. Сэнди просто ослаб от потери крови. В аптечке нашлись бинты и сульфамид, и Джон наложил повязку.
