Вот доктора Крысу ничем не проймешь. Она ничего не имеет
против собственного прозвища, главным образом потому, что действительно любит
крыс. И, несмотря на то что ей под шестьдесят, она обожает заливать лаком
волосы, превращая свою шевелюру в пучок проволоки, любит альтернативный рок и
дает мне переписывать СD — я понятия не имел о XX, пока не встретил диктора
Крысу. И по счастью, она находится за пределами моих сексуальных радаров, так
что я в состоянии сосредоточиться на занятиях, которые она проводит в Ночном
Дозоре («Крысы», «Охотники на инфернов» и «Чума и другие эпидемии прошлых
лет»).
Как и большинство работающих на Дозор людей, она не инферн.
Просто труженица, которая любит свою работу. Без этого у нас делать нечего.
Платят здесь не так уж много.
Бросив последний взгляд на обвалившуюся лестницу, доктор
Крыса начала расставлять вокруг ловушки и раскладывать кучки яда.
— Неужели им мало отравы? — спросил я.
— Хочу попробовать кое-что новенькое. Сие средство
несет на себе аромат Кэла Томпсона. Несколько мазков твоего пота на каждую
кучку, и они съедят все за милую душу, еще и спасибо скажут.
— Моего чего? Где вы раздобыли мой пот?
— С карандаша, который я позаимствовала у тебя на
занятиях, после письменной контрольной на прошлой неделе. Ты знаешь, письменные
контрольные заставляют тебя изрядно попотеть, Кэл.
— Не до такой же степени!
— Много и не нужно, плюс арахисовое масло.
Я вытер ладони о куртку, чувствуя раздражение… впрочем, не
такое уж и сильное.
У крыс чрезвычайно чуткие носы; они — гурманы гниющего
мусора. В пище они в состоянии засечь даже миллионную долю яда, а своих
инфернов чуют на расстоянии мили. Поскольку в определенном смысле я был
предтечей Сары, мой запах действительно мог перекрыть вонь яда.
Наверное, было разумно позаимствовать у меня пот. Мы должны
убить «семью» Сары до того, как она разбежится по всему Хобокену. Голодная
«семья», потерявшая своего инферна, потенциально очень опасна, поскольку
паразит запросто может перейти с крыс на людей. Меньше всего Нью-Джерси
нуждается еще в одном инферне.
Вот такая интересная особенность у доктора Крысы: она любит
крыс, но одновременно любит разрабатывать новые, захватывающие способы убивать
их. Как я уже говорил, любовь и ненависть не так уж далеки друг от друга.
Десять минут спустя прибыла транспортировочная бригада. Они
не стали дожидаться, пока сядет солнце, просто срезали замки с самых больших
дверей и задним ходом проехали через них на своем мусоровозе; система охранной
сигнализации взвыла так громко, что могла бы разбудить и мертвого. Мусоровозы
для транспортировочной бригады — то, что нужно, дважды никто никогда о них и не
вспомнит. Сконструированные как чайки, они остаются практически невидимыми для
обычных людей, спешащих по обычным делам. И если парни, которые сидят в них,
одеты в прочные защитные костюмы и резиновые перчатки, что в этом
удивительного? Мусор — это опасно, в конце концов.
Не рискнув воспользоваться сломанной лестницей, парни из
транспортировочной бригады достали из мусоровоза веревочные копии с «кошками»,
вскарабкались наверх и на носилках опустили Сару на первый этаж. Они всегда
возят с собой горноспасательное снаряжение.
Я писал отчет и одновременно смотрел, как идет операции, а
потом спросил их босса, могу ли я поехать па мусоровозе вместе с Сарой.
Он покачал головой.
— Никаких пассажиров, Малыш. Тем более тебя хочет
видеть Шринк.
— Ох!
Если Шринк вызывает, остается лишь идти к ней.
Ко времени моего возвращения на Манхэттен уже совсем
стемнело.
В Нью- Йорке принято размельчать ненужное стекло, добавлять
его в бетон и делать из этой смеси тротуары. Такой стеклоасфальт смотрится
хорошо, в особенности если обладать зрением инферна. Пока я шел, он посверкивал
под ногами, отражая оранжевое мерцание уличных фонарей.
Важнее всего в стеклоасфальте то, что он отвлекает взгляд от
проходящих мимо женщин: в стильных «Виллиджерах»,
[6]
туфлях на
низких каблуках и с крутыми аксессуарами; туристок, рассматривающих все вокруг
широко распахнутыми глазами и жаждущих спросить дорогу; идущих танцующей
походкой студенток Нью-Йоркского университета в плотно облегающих форменных
одеждах. Хуже всего в Нью-Йорке то, что в нем полно прекрасных женщин, при виде
которых голова идет кругом от совершенно невероятных мыслей.
После охоты мои эмоции все еще были на взводе. Я чувствовал
подошвой кроссовок гул далеких поездов подземки и слышал жужжание таймеров
уличных фонарей в их металлических коробках. Ловил запахи духов, лосьона для
тела и шампуня.
И смотрел на посверкивающий тротуар.
Однако я был не столько сексуально озабочен, сколько
подавлен. Перед глазами по-прежнему стоял о6раз Сары на шаткой постели,
умоляющей дать ей бросить еще один, последний взгляд на Короля, как бы
мучительно это ни было.
Я всегда думал, что, когда найду ее, ощущение краха станет
не таким всеобъемлющим. Жизнь никогда снова не будет полностью нормальной, но
по крайней мере какие-то долги окажутся выплачены. С ее выздоровлением моя
цепочка инфекции оборвется.
Но я по- прежнему чувствовал себя паршиво.
Шринк много раз предостерегала меня, что носители всю жизнь
терзаются чувством вины. Превращать своих любовниц в монстров — это знаете ли,
не поднимает настроения. Мы переживаем из-за того, что сами не превратились в
монстров, — синдром уцелевшего, так это называется. И мы чувствуем себя
ужасно глупо, потому что не заметили собственных симптомов раньше. В смысле, я,
типа, диву давался, почему это диета Аткинса развивает у меня ночное зрение. Но
такого ощущения, что здесь есть о чем беспокоиться, не возникало…
И еще один животрепещущий вопрос: почему я не забеспокоился
всерьез, когда моя единственная настоящая подружка, две девушки, с которыми у
меня были свидания, и еще одна, с которой я обжимался в канун Нового года,
сошли с ума?
Я просто думал, что для Нью-Йорка это нормально.
От общения со Шринк волосы у меня на затылке всегда встают
дыбом.
Она живет в недрах городского дома колониальной эпохи, с
самого начала ставшего штаб-квартирой Ночного Дозора. Ее офис в конце длинного
узкого коридора. Мягкий, но устойчивый ветер толкает вас к ней, словно
фантомная рука. Но это не магия, это, что называется, «профилактика на основе
сниженного давления» — фактически огромный, сделанный из воздуха презерватив.
Через весь дом со всех направлений в сторону Шринк постоянно дует ветер. Ни
один даже заблудившийся городской микроб не может избежать ее, потому что весь
воздух в доме движется к ней. После того как она выдохнула воздух, он проходит
микрофильтрацию, подвергается обработке хлором, нагревается примерно до двухсот
градусов по Цельсию и только потом выбрасывается из дома через вечно коптящий
дымоход.
