Я подтащил Ласи к темной, пустой платформе. Шесть
десятилетий граффити окружали нас со всех сторон, когда-то яркая краска
потемнела под слоем глубоко въевшейся грязи. На осыпающихся мозаичных табло с
трудом можно было прочесть, куда именно ведут выходы, запечатанные на
протяжении многих десятилетий. На платформе Ласи принялась удивленно оглядываться
по сторонам, и сердце у меня упало. Здесь была почти пещерная тьма; пытаясь
разогнать ее, нормальный человек замахал бы перед лицом рукой.
— И что теперь? — спросила она.
— Вон туда.
Я решил подвергнуть ее настоящей проверке и повел к двери в
мужской туалет, реликт шестидесятилетней давности. К одной стене лепились
остатки сломанной раковины, деревянные двери кабинок свисали под немыслимыми
углами. Последние запахи дезинфекции давно выветрились; остался лишь тепловатый
воздух подземки, пахнущий крысами, плесенью и гниющим мусором. Далекие огни
туннеля тускло отражались от грязных плиток. Даже я, обладая зрением
полноценного инферна, видел тут с трудом. Я кивнул на последнюю кабинку.
— Можешь прочесть, что там написано?
Ее взгляд безошибочно уперся в единственную разборчивую
строчку среди перекрывающих друг друга слоев граффити. Какое-то время она
молчала, а потом произнесла:
— Вот так все это и начиналось — чтением надписи на
стене.
— Можешь разобрать?
— Там сказано: «Жри дерьмо, Линус».
Я закрыл глаза. Ласи инфицирована. Паразит, видимо, трудился
сверхурочно, собирая отражающие клетки за ее роговицей и тем самым готовя Ласи
к жизни ночной охотницы, прячущейся от солнца.
— Кто такой Линус? — спросила она.
— Откуда мне знать? Эта надпись здесь уже давно.
— Так что все-таки мы тут делаем, Кэл? В смысле, ты
привел меня сюда, чтобы… избавиться от меня?
— Избавиться? Конечно нет! — Я достал таблетки из
кармана. — Вот, прими две прямо сейчас.
Она вытряхнула таблетки и проглотила их; было видно, как они
на мгновение застряли в пересохшем горле. Она откашлялась.
— Здесь правда так темно, как ты говорил? Или это твой
очередной трюк? Я действительно могу видеть в темноте?
— Да. Нормальный человек был бы здесь полностью слеп.
— И я заразилась этим от твоего кота?
— Боюсь, что да.
— Знаешь, Кэл, с твоим котом у меня тоже секса не было.
— Но он лежал у тебя на груди, пока ты спала, и… ваше
дыхание смешивалось. Или что-то в этом роде. По-видимому, старый штамм
распространяется именно таким образом, но никто никогда не говорил мне об этом.
Сейчас в Дозоре дела пошли хуже некуда. Фактически ситуация вот-вот выйдет
из-под контроля. Мы должны убраться из города. Когда инфекция начнет
распространяться, тут будет твориться черт знает что.
— Типа, как ты говорил, когда впервые рассказывал о
Дозоре? Когда все кусают друг друга, прямо как в фильмах про зомби? В таком
случае почему не снабдить всех этими таблетками?
Я пожевал губу,
— Потому что по некоторым причинам они хотят, чтобы
болезнь распространялась. Хотя, может, они в конце концов и прибегнут к
таблеткам. Тогда все утрясется, но до тех пор…
Она, прищурившись, поглядела на пузырек, силясь прочесть
этикетку.
— Они в самом деле помогают?
— Ты же видела Сару — она теперь нормальная. Когда я
поймал ее, она жила в Хобокене, ела крыс и пряталась от солнца.
— Просто прелесть, парень. Это что, меня тоже ожидает?
— Надеюсь, что нет. — Я взял ее за руку, и она не
отдернула ее. — Саре не давали таблеток с самого начала. Может, ты просто
сразу обретешь сверхспособности. В смысле, станешь очень сильной, будешь
обладать острым слухом и прекрасным обонянием.
— Кэл, а как же эта штука с Гартом Бруксом?
— С Гартом Бруком? А-а, проклятие.
— Что ты вроде бы начинаешь ненавидеть свою прежнюю
жизнь?
— Да. Но Сара преодолела и это. Она даже носит повязку
Элвиса.
— Элвиса? Ну и вкус у твоих подружек. — Ласи
вздохнула. — А со мной будет все это… ну, проклятие?
Я молчал, внезапно осознав, что точного ответа на этот
вопрос у меня нет. На занятиях ни слова не говорили о штамме, передающемся
через котов, и древнем лекарстве из чеснока и мандрагоры — все это держали от
меня в секрете. Я не знал, каких симптомов можно ожидать и как менять
дозировку, если у Ласи начнут отрастать длинные черные ногти или она станет
пугаться собственного отражения. Я откашлялся.
— Ну, нужно следить за симптомами. Есть что-то
особенное, что ты любишь? Картофельный салат? — Мне чуть плохо не стало,
когда я понял, как мало знаю о Ласи. — Хип-хоп? Хэви-метал? О да, запах
бекона. Что еще, из-за чего следует тревожиться, если ты начнешь презирать это?
Она вздохнула.
— Мне казалось, с этим мы уже разобрались.
— Что? Картофельный салат?
— Нет, тупица.
И она поцеловала меня.
Губы у нее были теплые, а сердце все еще сильно колотилось —
от бега сквозь тьму, от пугающего вида заброшенной станции, от новости о том,
что вскоре она может превратиться в вампира. Или просто от поцелуя — я
чувствовал биение сердца в губах Ласи, к которым прилила кровь. Мое собственное
сердце, казалось, стучало в голове — так сильно, что в глазах пульсировало.
Поцелуй хищника: бесконечный, неотрывный, а для меня первый за полгода.
Когда мы в конце концов оторвались друг от друга, Ласи
прошептала:
— Такое ощущение, будто у тебя жар.
Я улыбнулся, все еще чувствуя легкое головокружение.
— Да, причем всегда. Ускоренный метаболизм.
— И обоняние у тебя тоже супер?
— Конечно.
— Ох, парень… — Она понюхала воздух и
нахмурилась. — И чем я пахну?
Я медленно втянул воздух, позволив запаху Ласи затопить
меня; знакомый жасминовый аромат ее шампуня каким-то образом пригасил
последствия хаоса последних двадцати четырех часов. Мы можем снова
поцеловаться, внезапно понял я, и вообще делать все, что пожелаем. Теперь в
этом нет никакой опасности, поскольку оба заражены.
— Бабочками, — наконец ответил я.
— Бабочками?
— Да. Ты моешь волосы шампунем с запахом жасмина,
верно? Он похож на запах бабочек.
— Постой-ка. У бабочек есть запах? Они пахнут жасмином?
Тело все еще гудело от поцелуя, голова все еще кружилась от
всех откровений сегодняшнего дня, и было что-то успокоительное в том, чтобы
услышать вопрос, на который я знал ответ. Чудеса биологии хлынули из меня
потоком.
