Книга Инферно. Армия ночи, страница 7. Автор книги Скотт Вестерфельд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Инферно. Армия ночи»

Cтраница 7

Такая же система установлена на заводах, производящих биологическое оружие, и в лабораториях в Атланте, где ученые хранят в запертом морозильнике вирус оспы.

Шринк и вправду болела оспой, она сама мне об этом рассказывала. Она носитель, как и мы, охотники, но живет уже очень долго, даже дольше, чем Ночной Мэр. Она настолько стара, что застала времена, когда еще не изобрели прививок, когда корь и оспа убивали больше людей, чем войны. Паразит, конечно, сделал ее невосприимчивой к болезням, но она до сего дня носит в себе микроскопические осколки самых разных человеческих заболеваний прошлых времен. Поэтому ее и держат в пузыре.

Да, мы, инферны, живем по-настоящему долго.

Правительству Нью-Йорка около трехсот пятидесяти лет, на полтора столетия больше, чем Соединенным Штатам Америки. Власти Ночного Дозора уже давно откололись от муниципальных — как и нфериам, на которых мы охотимся, нам приходится скрываться, — однако Ночной Мэр был пожизненно назначен на эту должность в 1687 году. Просто так уж получилось, что он до сих пор жив. Таким образом, в Новом Свете именно мы являемся самой старой властью, обгоняя франкмасонов на сорок шесть лет.

Ночной Mэp собственными глазами видел судилища над ведьмами в 1690-х. Он был здесь во время Войны за независимость, когда обитавших в городе черных крыс выживали серые норвежские (что, кстати, происходит до сих пор), и он был здесь во время попытки переворота в 1794 году. Мы знаем этот город.

Полки позади письменного стола Шринк забиты куклами из ее древней коллекции, потертые и помятые головы которых покрыты волосами, сделанными из конских грив и кудели ручного прядения. Они сидят там в тусклом свете со своими застывшими, нарисованными улыбками. Столетия прошли с тех пор, как детские пальчики касались кукольных лиц, я без труда могу вообразить оставшийся от этого противный запах. И Шринк не купила их как антиквариат; буквально каждую она вытащила из рук спящего ребенка еще в те времена, когда куклы были современниками этих детей.

Теперь это просто странная причуда, но с ее коллекцией не сравнятся никакие фетиши, которые могли бы распространять заболевание. Иногда я задаюсь вопросом — а что, если существование в пузыре просто способ загнать в угол древние, неосуществленные желания Шринк? Летним днем в Манхэттене, когда все женщины в городе разгуливают полуобнаженными, я тоже хочу, чтобы меня заперли в каком-нибудь пузыре.

— Привет, Малыш, — сказала она, подняв взгляд от бумаг на столе.

Я скривился, но жаловаться было не на что. Тот, кто живет на свете больше пяти столетий, имеет право называть Малышом любого. Старательно держась на почтительном расстоянии от нарисованной на полу красной линии, я сел в кресло. Стоит пересечь линию, и помощники Шринк тут же разденут меня до нитки и сожгут все, и придется потом добираться домой в неудобной, тесной одежде, да еще и с выглядывающим из-под нее нижним бельем. Все в Дозоре помнят носителя-инферна по прозвищу Тифозная Мэри, которой паразит так задурманил голову, что она не осознавала, что заражает гифом всех, с кем спит.

— Добрый вечер, доктор Проликс, — ответил я, стараясь не подымать голоса.

Разговаривать с другими носителями всегда несколько сложно. Красная черта разводила нас со Шринк примерно на двадцать футов, но у обоих слух инфернов, поэтому кричать было бы просто неприлично. Понадобилось немало времени, чтобы развить социальные рефлексы в среде существ, обладающих сверхспособностями.

Я закрыл глаза, приспосабливаясь к странному ощущения полного отсутствия запаха. В Нью-Йорке такого вообще не бывает, а со мной — только в безупречно чистом офисе Шринк. Являясь ночным хищником, я могу чувствовать запах соли, если кто-нибудь плачет, и кислый привкус отработанных батареек, и плесень между страницами старой книги.

Настольная лампа жужжала, работая в таком низком режиме, что ее нить накала едва светилась, смягчая черты Шринк. Все носители по мере старения начинают все больше походить на полноценных инфернов — жилистые, с огромными глазами и красивые особой, мрачной красотой. У них слишком мало плоти, чтобы покрываться морщинами; паразит выжигает калории, словно при марафонском забеге. Даже проведя практически целый день в бистро, я снова был немного голоден.

Спустя несколько мгновений она сложила пальцы домиком и уставилась на меня:

— Итак, позволю себе предположить…

Именно так доктор Проликс начинала каждый разговор, объясняя, что у меня в голове. Она не относится к той школе психиатров, которые тратят время на фразы типа «как ты себя чувствуешь». Я заметил, что голос у нее имел тот же сухой тембр, что у Сары, и вызывал ассоциации с мертвыми, шуршащими листьями.

— Ты в конце концов достиг своей цели, — продолжила она. — И все же чувство освобождения, которого ты так долго ждал и искал, на поверку оказалось совсем не таким, как тебе думалось.

Я вздохнул: в визитах к Шринк самое худшее, что она читает меня словно раскрытую книгу. Однако я решил не облегчать ей жизнь и пожал плечами:

— Не знаю. Я целый день пил кофе и ждал, пока разойдутся облака, а потом еще Сара устроила потасовку.

— О6ычпо чем сложнее ответить на вызов, тем большее удовлетворение испытываешь в случае vдачи. Уж никак не меньшее.

— Легко вам говорить.

Синяки на груди все еще пульсировали болью, ребра гудели, сращиваясь.

— Хотя на самом деле какая там потасовка… Сбивает с толку другое — Сара узнала меня. И назвала мое имя.

Глаза доктора Проликс стали еще больше:

— А как вели себя другие твои подружки, когда ты их поймал? Не разговаривали с тобой?

— Нет. Увидев мое лицо, они вопили.

Она мягко улыбнулась:

— Значит, они любили тебя.

— Сомневаюсь. Для этого никто из них не знал меня достаточно хорошо.

Кроме Сары, которую я встретил до того, как стал заразным. Все остальные женщины, с которыми у меня возникали отношения, начинали меняться спустя несколько недель.

— Но они, наверное, испытывали к тебе те или иные чувства, иначе проклятие не сработало бы. — Она улыбнулась. — Ты очень привлекательный парень, Кэл.

Я смущенно откашлялся. Услышать комплимент от пятисотлетней дамы — все равно как если бы твоя тетушка сказала, что ты клевый. В обоих случаях это ни о чем не говорит.

— Кстати, как у тебя с этим? — спросила она.

— С чем? С вынужденным воздержанием? Просто замечательно. Я в восторге.

— Ты не пробовал этот трюк с резиновой лентой?

Я поднял руку. Шринк посоветовала мне носить на запястье резиновую ленту и хлопать ею каждый раз, когда мною овладевают сексуальные фантазии. Если не ошибаюсь, называется такой метод негативным подкреплением, [7] все равно как при каждом проступке лупить своего пса свернутой газетой.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация