— Пришел? Слава те господи… Я уж и надеяться перестала. Так, так, так! — заметалась Чуб по гримерной. — Думать, быстро думать, — приказала себе она. — До моего выступления час. Вначале разогрев.
Полинька важно кивнула.
Она уже знала: «разогревом» японцы называют неинтересные выступления, предшествующие появлению примадонны.
— Что же мне делать, цеплять его до выступления или после?
— Цеплять? — этого «японского» слова Котик еще не знала.
Но звезде некогда было переводить.
— После выступления он, конечно, будет в отпаде…
— Он не упадет. Там некуда падать, — сказала Полинька. — Места нету.
— Не мешай, Котик. Не он, так у него все упадет. Парни и у нас шугаются чересчур знаменитых. Если баба успешнее его, нормальный мужик к ней не подойдет — только альфонс или педик.
— А у вас это где? В Японии?
— Ага, у нас в Японии. — Даша схватила себя за нос и потянула. — А мой мальчик точно не альфонс и не педик, он — классный парень. Нет, он не должен меня видеть. Я — суперзвезда. А он кто? Вчерашний студент, да еще и любящий скромно одетых. Значит, до выступления. И во-още не надо ему говорить, что я — Изида. Я просто новенькая. Зовут меня Пуфик.
— Но он к Зое пришел.
На этот раз Полинька влезла по делу.
«Мата Хари» посерьезнела:
— Он всегда к ней ходит?
— Ага. У нас почти все барышни имеют постоянных гостей. Имели, пока ты не пришла.
За что, собственно, местные красотки-коровы и ненавидели Дашу Чуб.
«Гости» давали барышням дополнительный доход. Но с тех пор как в «Лиловую мышь» впорхнула Инфернальная Изида, клиенты утратили эротический интерес к подтанцовке.
— Я за тебя уже дважды свечку в Михайловском ставила! — Полинька облизнулась с видом счастливого котенка.
Как водится, к ангельскибеззащитному Котику липли сплошные уроды с комплексами, про существованье которых не слыхала и многоопытная Землепотрясная Даша.
Двое «гостей» были еще ничего — противные, но безобидные. Один обожал целовать пальчики и стричь ноготки на крохотных Полинькиных ножках, и приходил не чаще раза в неделю — ждал, пока ногти опять отрастут. Другой любил выдавливать прыщи, то и дело появлявшиеся на плечах и спине бедного Котика, проживающего в антисанитарных условиях кабаре-бордельеро. А вот третьего Полинька откровенно боялась. Он называл ее «Офелией», заставлял обряжаться в белую рубаху и часами лежать с закрытыми глазами в ванной, наполненной водой, до тех пор, пока он не возбудится. А раз схватил барышню за шею и попытался утопить.
Неудивительно, что, празднуя выходные, Котик, в отличье от прочих, была благодарна Даше до безобразия.
А Чуб не преминула отметить — это очередной раз подтверждает ее концепцию:
«Я и есть Новый Матриархат. Одним своим появлением я освободила часть женщин от рабства!»
— То, что Зойка захочет мне за губастенького морду набить, — сказала освободительница, — не страшно. Я сама ее кому хочешь набью. Но если он пришел к ней с конкретным прицелом… Он часто к ней ходит?
— Не очень.
— По любви? Или так, справить нужду?
— А разве не все за этим приходят?
— Не влюблен — хорошо. А в сексе он как?
— Плох. — (Слово «секс» Полинька выучила одним из первых и знала, о чем говорит.) — Сделает дело и уходит. А иногда хуже — начинает рассказывать, как ему Зою жалко. Она злится: «Всю душу мне измочалит. Лучше б уж бил. Я ж не подзаборная, не желтобилетница какая, — порядочная барышня. Чего меня жалеть?»
— Порядочная, конечно, порядочная, — согласилась Даша. — Вы все порядочные, просто еще об этом не знаете. Вот, сколько у тебя было мужчин?
— Я не обучена до столько считать.
— Неважно. Я тоже считала и сбилась. Но через сто лет женщина сможет переспать хоть с сотнею мужиков, а после этого выйти замуж за принца. И принц даже не почешется по этому поводу!
— Неужто такое когда-нибудь будет?
— Я тебе обещаю. Пусть революции не будет. Я сама — революция!
За эти обещания Полинька, бесплодно мечтавшая выйти замуж пусть не за принца, а хотя бы за мастерового, любила Инфернальную Изиду еще беззаветней, а прочие барышни успели прозвать Дашу Чуб «революционеркой».
— Но и в вашем времени есть свой прикол, — сказала Землепотрясная. — Задницей чувствую, постоянной любовницы у моего мальчика нету. Где сейчас парню вообще любовницу взять? Попробуй ваших нынешних порядочных на секс раскрутить. Вот и ходит сюда — выбор без выбора! А ему хочется не выбора без выбора, а чего-то романтического, для души. И для секса, а не только для онанизма. Нет, какое все-таки землепотрясное время! Все так просто. Приходи и бери… Придумала. Можешь оказать мне услугу?
— Я все для тебя!.. — Несмотря на кошачью кличку, Полинька была предана сексуальной революционерке Зи-Зи, как собачонка.
— Подойди к нему и скажи… Нет. Ничего не говори. Передай записку. Подожди, пока он прочтет, и скажи: «Идем». Только скажи инфернально! Текст должен быть примерно такой: «Я хочу дать тебе то, что не даст больше никто!» И подпись: «Прекрасная соблазнительница».
Глава девятнадцатая,
в которой мы узнаем загадку убийства Столыпина и самоубийства Булгакова
Был убит
и снова встал Столыпин…
Снова был убит…
Владимир Маяковский. «Киев»
— Так мне чего, раздеваться?
Довести Дашу Чуб до состояния «не знаю, что делать» было непросто.
Но Мите Богрову удалось.
Получатель зазывной бумажки послушно пришел вместе с Котик в Котинькину комнатушку (гримерная инфернальной звезды, уставленная букетами, в ложь «я новенькая Пуфик» как-то не вписывалась).
Губастенький «гость» уныло взглянул на покрытую потрепанным кружевным покрывалом кровать, на амурные открытки, украшавшие пятнистые обои, даже не взглянул на свою «соблазнительницу», сел на стул и умер. Оцепенел.
Его рука с запиской обвисла, глаза остановились, точно визитер в одночасье забыл, зачем он здесь и где он находится.
«Маша не говорила, что он того… С отклонениями».
— Так мне чего, раздеваться? — спросила Землепотрясная минут восемь спустя.
До выступления оставалось всего полчаса!
— «Так мне чего, раздеваться», — передразнил ее Митя. — Ну ты и соблазнительница… Раздевайся, калоша. — Но хотя слова его были построены очень обидно, ничего обидного в его голосе не прозвучало.
В нем вообще ничего не прозвучало. Он говорил без эмоций, без интонаций, как человек отсутствующий, находящийся где-то далеко. И у Даши мелькнула мысль: он и пришел-то сюда для того, чтобы какая-нибудь совратительница, горячая и пышнотелая, вытащила его на свет божий — в реальное пространство и время.
