* * *
— …я Катю вчера удостоилась чести узреть. Она мимо в машине своей проезжала. Ты заметила, что у нее даже румянец на щеках появился?
— Может, она действительно влюблена в Митю, — сказала Маша.
— Влюблена, — согласилась Даша. — Только не в Митю, а в Сашу и Петю!
— В какого Петю?
— Во всех сразу! Хочет, чтобы все они ее были. Все «петрушки», «сашеньки» и «катеньки». Так что здоровая доля лесбийства в ее любви тоже присутствует.
— А-а… ты про деньги, — раскусила Ковалева. — По-моему, мы должны сказать ей спасибо за то, что она о них думает. Благодаря ей нам о них думать не нужно.
Стараниями Екатерины Дображанской, еще до Отмены…
(так экс-Киевицы именовали промеж собой их собственное начало времен)
…капитал Маши и Даши, в купальском золоте и денежных знаках, был благополучно приумножен втрое. Обе имели на своем счету пяток миллионов и могли забыть о деньгах.
Во сколько умножила свои пятьдесят миллионов ни на миг не забывающая о деньгах Катерина, оставалось только гадать. Достаточно сказать, что пока Даша устраивала карьеру, а Маша строила планы по спасению «отечества-Руси», Дображанская ходила по Прошлому, как по квартире, точнее, как по личному офису. И, ежедневно командируя себя в разные года, таки успела выкупить в 1895 поместье профессора Меринга, продать в 1896 его землю под застройку четырех новых улиц. Прикупить три кирпичных завода еще до того, как в 1895 (благодаря застройке все тех же улиц) цены на кирпич подскочили вдвое. И поживиться в 1904 акциями киевских городских железных дорог, став хозяйкой того самого первого в России трамвая, который переехал в 1894 ее родную прапрабабушку.
Но вершиной изящества ее финансовых па стало знакомство с одесским механиком Тимченко, продемонстрировавшим «ожившие фотографии» на IX съезде российских природоведов и лекарей в январе 1894 (за два года до эпохального показа братьев Люмьер!) и, благодаря предприимчивой Кате, всемирно признанным ныне изобретателем синематографа.
(Скромная Катя ограничилась доходами от изобретения, пожинаемыми по всему миру.)
— Спасибо? — с готовностью захлебнулась злостью звезда кабаре. — Это я должна сказать ей спасибо? А по-моему, это она должна была сказать мне, что взяла наш золотой запас.
— Она говорила, что хочет взять. Я сама это слышала.
— А ты слышала, чтобы я сказала ей «ОК»? А если бы ее предприятье каюкнулось?
— Даша, — примиряюще завздыхала подруга, — ты прекрасно знаешь: все, во что Катя вкладывает деньги, не может каюкнуться. В том-то и соль, что мы заранее знаем, что прогорит, а что нет, на пятьдесят лет вперед. Ты просто к ней придираешься.
— Нет, я не придираюсь, — непримиримо возразила Землепотрясная. — Я убить ее хочу! Тем более мы больше не Киевицы, и убить нас плевое дело. Вот на меня вчера доска за кулисами рухнула. Если б Лелик там очередной раз с огурцом не стоял, убило бы на хрен. Он меня влево лягнул. А Катю я б сама этой доскою прибила. Она мальчика моего увела!
— Но Митя ж не знал, что он — твой мальчик.
— Зато Катя об этом знала!
В принесенной Машей 11 сентября целомудренной информации: «Катя помогает Мите завершить сделку с продажей водомеров Госдуме и хочет привлечь его к бизнесу», — Даша Чуб с ходу углядела отнюдь не невинный подтекст:
«Так они уже переспали! Я так и знала, так и знала, что так будет! А ты мне еще рот затыкала. Катя — божья избранница, ей суждено всех спасти. Сука она, а не божья избранница. Бездушная, меркантильная сука. Ненавижу ее!»
С тех самых пор между потомственной аристократкой и Инфернальной Изидой пробежала черная-пречерная кошка.
А время с тех пор больше не стояло, а шло своим чередом, череда дней сложилась в месяц, и этот недолгий, казалось бы, срок разметал экс-Киевиц по мирам и квартирам.
Катя квартировала в самом престижном — третьем — этаже на самой престижной в Киеве Николаевской улице. Даша сняла соответствующий ее звездному статусу флигель неподалеку от кабаре «Лиловая мышь».
А Маша и Мир остались на конспиративной квартире Кылыны, за что Ковалева благодарила Катю отдельно.
Предусмотрительная и деловая Дображанская не преминула заглянуть к хозяину доходного дома на Фундуклеевской и прознать: их жилье арендовано некою дамой аккурат до 2 сентября. И никто не мешает им занять его 3-го, заплатив («И плата непременно за год вперед»!) триста рублей за год.
Впрочем, еще до того, как Маша заняла ее официально, из квартиры внезапно исчезли все вещи Кылыны: опустел книжный шкаф и шкаф платяной, испарились женский кружевной зонтик, изумрудные серьги и круглый, как шар, самовар.
И ранним утром 2-го, возвратившись из Владимирского собора домой, Маша обнаружила лишь хозяйскую меблировку: диван, стулья, столы. И порадовалась, что не оставила дома красную книгу Булгакова.
А на следующий день в доме волшебнейшим образом материализовалось множество коробок, загодя транспортированных Катей из настоящего в 3-е число 9-го месяца — дату их законной аренды. Часть из них, забитых книгами по истории разных времен, были уже распакованы бывшей студенткой, и — из-за отсутствия нужного количества книжных шкафов — их содержимое заполонило, в свою очередь, все возможные пространства. Стопки разномастных изданий возвышались на столе, на полу, на подоконниках. Прочая территория принадлежала заклеенным скотчем коробам, принадлежащим Кате.
— Не дом у тебя, а склад! — разорялась Даша. — Катя тебя просто использует. И квартиру твою использует.
— Это не так. Я сама попросила ее купить эти книги. Они нам всем пригодятся.
— Думаешь, — недоброжелательно сощурилась Чуб, — Катя к тебе хорошо относится? Да ты нужна ей как историк! Она всех нас использует. Меня использовала. Я Митю себе от смерти спасла. Еле отбила у вас двоих, потому что любила почти. А она его тупо под себя подгребла!
Все это Маша слышала не первый раз и наверняка не последний.
Инфернальная Изида нередко забегала на Фундуклеевскую «просто потрындеть» — похвастать успехами и почихвостить Дображанскую Катю. За месяц Дашин голоногий успех расцвел и окреп, достиг соседних губерний и рвался в столицу. Верная эпатажному имиджу, Изида ходила отныне исключительно в шароварах, а так как ходить в них по Городу было опасно, звезда кабаре приобрела автомобиль «Мерседес-ландоле», быстро научилась им управлять и вновь стала «первой» — первой в Киеве женщиной за рулем авто, героиней газетных статей и нарушительницей городского спокойствия.
Дображанская тоже купила новомодный «мотор», обзавелась шофером и тоже нередко заруливала в гости к «кузине».
Желанья заглянуть в гости друг к другу ни Катя, ни Даша не изъявляли.
Первая ни разу не поинтересовалась состоянием Дашиных дел. Вторая была в состоянии только поносить первую последними словами.
