* * *
Ни в одном из киевских монастырей Машу найти не удалось.
Конец
Я, к сожалению, не герой.
Из дневника Михаила Булгакова
Маша открыла дверь первого 13-го дома на Андреевском спуске ключом, гревшимся у нее на груди.
День за днем она носила его, не зная зачем.
А теперь знала.
«Именем Отца моего велю, дай то, что мне должно…»
Никого не было дома.
Узкая деревянная лестница привела на второй этаж. Маша знала этот дом, знала гостиную, две белых изразцовых печи, два пианино. Знала, что мать Миши и его сестра Варя устраивали в этой гостиной концерты, играя сразу на двух инструментах. Знала, где находится комната мальчиков…
И знала, что стол Миши стоит у окна, а из окна видна гора Киевица — первая Лысая Гора Киева.
Она положила Лиру на стол.
«Кто я теперь? Жертва? Убийца? Ведь я убиваю его… Он умрет второй раз».
Она вышла на улицу.
Посмотрела на стену 13-го дома, где в ее времени, а ныне лишь в памяти висела доска:
В этом доме жил
известный
русский
советский
писатель
Михаил Булгаков
1891–1940
— Писатель, — повторила она, прижимая руку к груди. Ее пальцы коснулись ключа.
Ключ ожег холодом.
* * *
В то же самое время — 13.00 по настоящему времени — из первого 13-го дома на мостовую Андреевского шагнула другая девушка.
И рука ее тоже рефлекторно коснулась груди, где висел — перевернутый крест.
Она тоже скользнула взглядом по мемориальной доске.
Михаил Булгаков
1891–1918
И повернулась к спутнице, выскользнувшей из дверей вслед за ней:
— Благодарю вас, Анна Андреевна, — сказала она тоном отличницы.
— Не за что, милая.
Первая писательница и поэтесса Киева Анна Андреевна Голенко покровительственно посмотрела на свою протеже — золотоволосую, васильковоглазую.
Покровительницу немного смущал перевернутый дьявольский крест.
Но Ани убедила ее, что перевернутый крест означает вовсе не сатану.
— Хотя, — признала писательница и поэтесса, — кабы академик Чуб не был моим другом, вы б вряд ли получили на руки столь ценный для него экспонат. Он фанат Михаила Булгакова.
— Боюсь, — честно сказала Ани, — без вашей помощи я бы вообще не смогла взять его в руки. — Вы — избранная.
— Что вы!.. — с удовольствием смутилась избранница. — В сравнении с той же Изидой Киевской… Немыслимая была женщина! Первая надела шорты. Первой села за руль. Стала первой женщиной-авиатором, сделавшей в небе «мертвую петлю». Дружила с Сикорским! И при этом была Первой поэтессой империи. Вот доказательство: мы, украинки, — великая нация! Мы всегда были склонны к матриархату. И если вы, с моей помощью, докажете на конференции, что мы произошли от амазонок… Как бы я хотела этого, — гортанно попросила писательница. — Еще Изида Киевская доказывала всюду и всем: мы — амазонки!
— Теперь, когда у меня есть брошь и браслет, это не составит труда, — сказала Ани.
— Странно все-таки, — задумалась Анна Андреевна, — как Лира попала к Булгакову? Он же не историк, не археолог. Не писатель. Разве что в пятом классе писал юморески. Он военный, герой. И такая страшная смерть.
— Я читала: он погиб из-за женщины, — сказала Ани.
— Она его предала? — заинтересовалась писательница.
— Нет, она любила его слишком сильно. Так сильно, что не могла позволить ему просто жить. Знаете, любящие нас, родные и близкие, часто причиняют больше зла, чем враги.
— Вы в чем-то правы, Аня. И чем все это закончилось?
— Узнав о его смерти, она покончила с собой. В 18-м году.
— Поделом, — подытожила покровительница. — Удачи вам, Анечка.
Попрощавшись с той, кого считала своей тезкой, Анна Андреевна Голенко поспешила прочь, понятия не имея о том, что три дня тому должна была вешаться из-за Анны Андреевны Горенко, равно как и о том, кто такая Анна Андреевна Горенко.
Анти-Марина посмотрела ей вслед.
Медленно разжала кулак и небрежно подбросила таившуюся в нем Лиру, еще мгновенья назад прятавшуюся в кулаке Марии, — бывшей частью той силы, что вечно хочет добра и вечно совершает…
Зло?
Эпилог
Как и всякое добро, Покровский монастырь породило зло, — незаслуженное и несправедливое, вынуждающее усомниться, так ли уж добр наш Господь. Однажды лошади понесли, и великую княгиню Александру Петровну — чистосердечную благотворительницу, основательницу общины сестер милосердия, председательницу общества детских приютов — вышвырнуло из коляски на петербургскую брусчатку.
Позвоночник ее был поврежден. Урожденная принцесса Ольденбургская не могла ходить. Физические страдания усугублялись душевными — супруг ее великий князь Николай Николаевич, третий сын царя Николая I, предпочел жене «даму сердца», актрису императорских театров.
Но в те приснопамятные времена женщины лечили личные несчастья не шоколадом, а заботой о тех, кто несчастнее их.
И, вняв советам врачей, порекомендовавших сменить нездоровый климат града Петра, принцесса перебралась не в Крым, не в свой Алупкинский дворец, а в Киев — в Столицу Веры, и приобрела на окраине пустынный участок, и основала там монастырь. Не для нужд монашествующих — для тех, кто несчастней ее.
Княгинин монастырь стал грандиозной лечебницей, по размерам и оснащенности не имевшей равных в империи. Ибо было в Киеве-Златоглаве много монастырей и церквей, но мало бесплатных больниц, и у ворот Александровской умирали больные…
За двадцать лет Княгинина образцовая аптека выписала миллион рецептов бесплатных лекарств. Первые фотографии лучами рентгена, открытого Вильгельмом Рентгеном в 1895 году, были сделаны в Покровском монастыре уже в следующем — 1896. На операционном столе в хирургическом отделении больницы страждущие умирали так редко, что составители статистических сборников объясняли сей сверхъестественный процент «удачных исходов» лишь Божьим чудом.
И чудо случилось. После девяти лет тяжелой болезни принцесса, передвигавшаяся в инвалидной коляске, — встала на ноги.
И встав, Ее Высочество стояла сама рядом с операционным столом, и обмывала больных, и дежурила в палатах. Она мечтала построить великий храм — самый большой на Киеве. Но позволила мечтам о величии стать явью только тогда, когда смогла позаботиться о невеликих и малых. Она открыла приют для слепых и приют для неизлечимо больных женщин, училище для девочек-сирот и «странноприимницы», где всякий бездомный находил заботу о себе и ночлег.
