Он уже не мог не думать о Висе… Например, сейчас ему казался
странным ее звонок буквально на другой день после похорон Лизиного отца, а еще
более странным то, что это совпадение тогда его не насторожило (с его-то
бешеной интуицией!)… Выходит, каким-то образом тетка узнавала о домашних делах…
Каким же? Черт бы побрал все эти тайны семейства Вильковских!
Он вернулся к столу и добрых часа два бился над костяными
пуговицами, на ощупь пробуя самые разные касания, сочетая одинокие ноты и
аккорды, закрывая глаза, вслушиваясь в движения собственных пальцев, как слепой
пианист… И каждый раз натыкался на злорадное молчание куклы. Корчмарь ухмылялся
раненым ртом, будто мог бы, если захотел, выдохнуть заветный ключ сквозь
отверстие… Кто же пробовал его расковырять? Неужто Вися? Неужто, отчаявшись, не
зная ключа к тайнику, сама покалечила куклу?
Наконец он устало разогнулся, обеими ладонями размял
затекшие мышцы шеи. Приподнял несговорчивого Корчмаря и усадил его на стол,
оперев спиной о стену.
– Так цо е? – спросил Тонда, не поворачивая
головы. Он раскрашивал рыцаря: выпуклая грудь в панцире лат, длинные тощие
конечности – привет, Дон Кихот, ветеран нашего каталога! Тело уже было готово и
безжизненно и страшновато свисало с крючка в ожидании головы. На столе перед
мастером стояло несколько баночек со снятыми крышками, в каждой – тонкая кисть.
– Ну что твой «сезам, откройся?» И охота сочинять
шпионские романы… По-моему, кукла как кукла.
– Это брюхо должно что-то скрывать! – с досадой
возразил Петя.
– Нэ. Не обязательно.
Петя поднялся из-за стола, и Карагёз, терпеливо сидевший под
его стулом, немедленно вскочил, деликатно помахивая хвостом. Время, по его
мнению, было подходящим для прогулки.
– Ладно, ладно, – буркнул ему хозяин. – Я же
не против: всем пора отлить.
Он отлучился в туалет, и пес, чуявший близкую прогулку,
скакал у него под дверью, перестуком деревяшки и умильным повизгиванием
сопровождая ворчливый водопад старого унитаза.
Затем они копошились в коридоре, одеваясь, звякая поводком,
бормоча что-то и поскуливая от восторга и нетерпения: «Снег! снег, собачья
морда! ты увидишь снег в алмазах!..» Наконец входная дверь стукнула, и старая
металлическая цепочка некоторое время праздно елозила по драному дерматину.
Тонда посвистал, макнул кисточку в краску, легонько отжал ее
о горлышко банки и добавил микрон черного к левому усу рыцаря. Отстранился,
похмыкал, припал к столу и посадил асимметричную морщинку у рта: вот так.
Теперь неуловимая горечь будет осенять образ благородного рыцаря. Затем он
отложил кисть, вставил свежераскрашенную голову сушиться в ячейку пустой
упаковки от яиц и оглянулся на сидящего Корчмаря. Казалось, тот приоткрыл рот,
чтобы ругнуться или проклясть кого-то, но задумался – какими именно
проклятьями. Вот уж бабка Хана, усмехнулся Тонда, ему бы подсказала: ублюдок,
курва, поц, засранец, быдло быдлянское – подобного добра у бабки для внуков
было в избытке… Интересно: вроде и ухмыляется мужик, а глазки смотрят жестко и
пристально. Тонда повидал в своей жизни немало кукол, в том числе и старых, но
такой заядлой живости в порядком порушенных чертах, особенно издали, еще не
встречал. И эта отсутствующая бровь тоже добавляет старику некоторую…
осатанелость, что ли.
Он поднялся из-за стола, подошел к Корчмарю и, склонясь,
приблизил к нему лицо. Некоторое время они молча друг друга рассматривали.
– Пане жиду, – наконец вежливо произнес Тонда,
воспитанный своей киевской бабкой Ханой, – цо вас такхле наштвало
[8]
, пане жиду?
Он выдвинул ящик стола и некоторое время что-то в нем искал.
В многочисленных ящиках этой квартиры можно было найти все, что душа пожелает,
и не в одном экземпляре. И нашел почти сразу: тонкое сапожное шило, которое,
протерев тряпицей, осторожно вдвинул в отверстие в губах Корчмаря. Шило
свободно проникло внутрь до самого затылка, – голова оказалась полой, склеенной
из двух половин… Работа гораздо более заморочная, чем с цельным куском дерева.
Но для чего?
Вернувшемуся Пете Тонда заявил, что тот напрасно теряет
время, которое можно с толком использовать для реставрации куклы, и отлично
заработать на антикварном салоне, тем более что отец, да и он сам знают по
крайней мере двух серьезных коллекционеров, которые с удовольствием приобретут
этого типа.
– Дураком валяешься… – заметил Тонда. – Ты за
дело примись. Он же весь побитый-пошарпанный, один мундштук блестит.
– Мундштук, да… – рассеянно повторил Петя, сидя на
корточках и энергично растирая мокрого от снега, веселого пса обрывком драного
пледа.
– Я, наверное, пойду… Как-то не работается сегодня. И
Лиза там уже проснулась…
– Да, что она? – вскользь поинтересовался Тонда.
Слишком хорошо знал, как часто Петя предпочитает не расслышать вопроса о Лизе.
Но на сей раз расслышал и отозвался:
– Нормально… Просто не хочу надолго оставлять ее одну.
Кстати, ты дал бы для нее какую-нибудь работенку. Пусть повозится.
– Так добрже, возьми лошадок из «Сделай сам»…
Набор «Сделай сам» был самым ходовым товаром в магазинах и
Интернете. Гениальная идея Магды, блестяще разработанная Зденеком: покупатель
должен сам собрать марионетку по прилагаемому чертежу. Поначалу продавали одних
кашпареков и спейблов, затем семья сборных кукол стремительно разрослась.
Особым успехом пользовались животные, «йежи-бабы» и всевозможные «страшидлы».
Спрос на них никогда не падал: отличный подарок и ребенку, и взрослому, тем
более что и цены были щадящими – все ж не штучная работа, а поточная линия.
Петя зашел в соседнюю комнату – она была мастерской Зденека
в те дни, когда тот сюда наезжал, – и минут пять провозился, отбирая из
коробок на полках части некомплектных кукольных тел. Еще минут десять
продуманно складывал все это в рюкзак, так как сверху надо было усадить
Карагёза. На длинные расстояния рюкзак служил тому своеобразным портшезом – пес
любил рассматривать окрестности из-за спины хозяина.
Сейчас он перебирал лапами, взволнованный явным возвращением
домой, тем более что, вытирая мокрую его спину, Петя трижды заговорщицки
прошептал в лохматое ухо священное имя: «Лиза, Карагёз! Лиза, Лиза!!!» – а это
было нешуточным обещанием блаженства. Поэтому, сдерживая стоны и пристукивая
костылем, Карагёз готовился прыгнуть в рюкзак.
– Как там снег, все валит? – рассеянно спросил
Тонда. Он сидел спиной к окну, развернуться ему было лень.
– Нет, перестал, – ответил Петя, и, будто в
подтверждение его слов, зимнее солнце вдруг глянуло в комнату, намекая, что
затоптанный деревянный пол мастерской недурно бы подмести.
В этот миг произошло следующее. Неизвестно по какой причине
– может, все от того же дребезжащего по улице трамвая, – Корчмарь съехал
по стене и завалился на спину. И с того места в коридоре, где стоял, уже одетый,
Петя, открылось то, чего прежде не было видно: вялое солнце, на миг заглянувшее
в комнату, одинаковым тусклым блеском высветило и медный мундштук трубки,
зажатой в кулаке Корчмаря, и медное кольцо в глубине его рта.
