Изгнать зловредного «грызуна» удалось к закату. К этому времени уже пару часов сердце бер-Ноди не беспокоило. Я провел магическое сканирование, убедился, что сейчас ему ничего не угрожает, и сообщил купцу, что он может считать себя здоровым. Но женщины ему запрещены на неделю, чтобы организм отдохнул от перегрузки, а стимуляторы – пожизненно, если он не хочет, чтобы его сердце не выдержало. После чего потребовал с него пятьдесят рублей. Купец отсчитал мне их, и я отбыл на такси к себе. Встреча с Дарином отпала.
Дорогой я размышлял о купцах Семихвостове и бер-Ноди и за кем останется верх в борьбе за право компенсировать расходы на мою помощь за счет другого участника сделки.
Но ехидство мое было наказано. Ибо я польстился на дармовой кофе (на целых две чашки), за что сон пришел ко мне только под утро.
Проснулся я от стука в дверь. С трудом стряхнув сон, я взялся за револьвер и спросил, кто там. Это оказался портье. Я проковылял к двери. Портье, до невозможной степени перепуганный, захлебываясь словами, просил меня оказать милость и пойти помочь его матери. Она позвонила ему и рассказала что-то невразумительное про свою болезнь. Женщина в последнее время прихварывает, и сын чрезвычайно опасается за ее здоровье. Поэтому он умолял помочь ей, очень извинялся за беспокойство и т. д. Я наскоро умылся и пошел.
Быть целителем – это значит вставать и идти на зов. А не пойти имеешь право только тогда, когда сам так болен, что не сможешь встать.
Матушка портье жила всего в двух кварталах от гостиницы. А далее была ситуация из серии «и смех и грех». Помощь требовалась не ей, а ее коту. Разволновавшаяся мама так рассказала, а разволновавшийся сын так понял… Они смотрели на меня виноватыми глазами и рассыпались в извинениях.
Оказалось, что их кот, играя с клубком ниток, доигрался, проглотив иголку, и теперь мама портье с минуты на минуту ждала смерти дорогого ей животного. Но живность не проявляла признаков прободения кишечника. Иголка застряла где-то в небе, судя по каким-то поперхиваниям кота. По моему указанию хозяйка взяла животное на руки, крепко прижала к себе, сын раскрыл ему пасть, и я заглянул внутрь. Ага, иголка с обрывком нитки воткнулась на переходе мягкого неба в твердое. Надо извлекать, но никаких инструментов у меня нет – ни хирургических, ни ветеринарных, ни слесарных. Надо Силой.
Кот магии не поддается, сталь иголки – почти не поддается, а вот шерстяная нитка – вполне. Потоком Воздуха я и потянул за нее, сказав, чтобы они крепко держали животное. Иголка вылетела из пасти и, сорвавшись с нитки, шлепнулась на пол. Кота отпустили, и он обиженно унесся под кровать. Далее я отказался от денег и потребовал в качестве платы право погладить кота. Портье вынул зверя из-под кровати и дал мне потискать. Красивый зверь. Пушистый и цвет оригинальный – на плоской морде черная «маска», ушки, лапы и хвост черные тоже, а туловище цветом как топленое молоко.
Интересно, где разводят такую породу котов? Но женщина не знала. Котенка она подобрала на улице, пожалев жалобно мяукающее существо. Тогда он был просто черно-белым и далеко не пушистым. А дальше он рос и хорошел. Пожелав им всего хорошего, я пошел завтракать, еще раз отказавшись от денег.
А после завтрака надо обязательно в храм – пустота от расхода Силы уже неприятно ощущается.
Но я малость планы поменял и сначала пошел в храм. Ближайшим был храм Мардога. Великолепное каменное здание, увенчанное пирамидальной крышей и шпилем с огромным коловратом. Стены снаружи покрыты изображениями разных знаков Мардога и других его атрибутов: посоха с проросшей веткой, пучка из трех стрел, перевитых лентой. Они были изображены и в виде рельефов, в виде фресок, вплетены в витые решетки окон подвального этажа. А верующие за дополнительную плату могли сделать их изображение и установить внутри храма. Изображения из недрагоценных материалов находились недолго, не более трех дней, а вот драгоценные имели шанс вечно украшать стену. И их имена на изделии – тоже.
Я вошел внутрь, бросил монету в ящик для пожертвований и двинулся в главный зал храма. Зал был квадратный по форме и со всех сторон окружен колоннадой, поддерживающей балкон из резного дерева. Что изображала богатая резьба колонн и ограждения балкона – вы догадаетесь сами. Нависающий балкон как бы делил зал на две зоны – окраинную, затененную и скрытую, и центральную, открытую, всю залитую потоками света из верхних окон храма. Таящаяся в углах Тьма и льющийся сверху Свет… Утреннюю жертву уже принесли, поэтому посетители могли молиться, где хотят – хоть в полутьме под балконом, хоть в середине зала. Хоть стоя, хоть лежа, хоть вслух, хоть про себя.
Посетитель мог принести и специальную жертву от своего имени, но не лично. Жертву приносили специальные служители, делившиеся на два разряда в зависимости от того, какая жертва – кровавая или бескровная. У них были специальные названия, но в простоте их именовали левые жрецы и правые жрецы. Жрецы этого наименования не любили, но вежливо поправляли невежественного посетителя. Почему правые и левые – потому что к алтарю они подходили именно так. Вот только я вечно путаю, с какой стороны какой из них должен подходить.
А даритель стоял на специальном камне чуть в стороне и наблюдал за этим. При принесении утренней и вечерней жертв все молящиеся стояли под балконом, и для их недопущения в середину зала между колоннами натягивался специальный шнур.
Я постоял пару минут под сенью балкона, а потом, словно повинуясь какому-то внутреннему толчку, вышел из-под него и прошел на середину зала. Сверху на меня лился свет гуляй-польского утра. Сюда, под самый купол, обычно приходят молить бога об исполнении наисокровеннейшего своего желания. Даже есть поверье, что здесь молиться могут только чистые душой, потому что Свет Мардога безопасен для чистой души, а недостаточно чистых – сжигает. Для чего прошел сюда я? Что нужно мне здесь? К богам я отношусь отстраненно и с некоторой долей скептицизма. Можно даже назвать такое отношение потребительским. «Как боги к Иакову, так и Иаков богам». И нет у меня сейчас затаенных желаний, исполнения которых я жажду всем сердцем. Так для чего же я вышел на Свет Мардога?
Я стоял смотрел ввысь, в световой поток и понемногу наполнялся ощущением, как будто я растворяюсь в этом свете. Свет был всюду вокруг меня, свет был внутри меня, свет приходил в меня и покидал меня. Я был един с этим светом, я весь словно состоял из света. Еще я ощущал, что как будто стою перед огромным глазом, глядящим на меня, глазом, который видит меня насквозь, но одновременно я и сам ощущал себя этим глазом, который глядит откуда-то сверху на мир. Меня окружал хоровод вихрей, огней, видений, но я не мог разобрать, где кончается одно видение и начинается второе, потому что они сменялись со слишком большой для меня скоростью и трансформировались одно в другое. Свет передо мной собрался в дорогу цвета опавших осенних листьев, и я шагнул на нее. Сделал пару шагов, а дальше меня словно понесло по ней, как в недавнем сне от Жигулей к Сызрани. Свет поглотил меня и стал темнотой.
Очнулся я в какой-то комнате от запаха ароматических солей, поднесенных к моему носу. Последующая серия чиханий пробудила меня еще надежнее. Я сел. Болели голова и зубы. Во рту ощущался несильный вкус крови. Не сильнее, чем после чистки зубов новой щеткой. Я сидел на скамье в небольшой комнате, а рядом со мной с флаконом в руке стоял молодой жрец. Я спросил, где нахожусь и что со мной произошло.
