Сейчас небось господа будут заниматься мелкой торговлей – считать ли десятого помилованным, ибо обезглавленный Клаус не прошел мимо него, а только его задел.
Господа уже договорились. Они возвращаются в кресла и снова машут платком. Солдаты хватают первого человека в шеренге и тащат его наверх. Но ведь это тот, мимо которого прошел мертвый Клаус и спас его тем? Ведь эти, в креслах, обещали?!
Блеск меча, стук, голова отлетает в сторону. Подручные оттаскивают тело. Народ ахает, кто-то кричит, кто-то явно ругается, опять возносится женский визг.
Подводят второго приговоренного. Он вырывается из рук, что-то кричит господам. Но те мерно машут платочком. Его завалили, снова блестит меч… Все!
Боги такого клятвопреступления не потерпят. Это где же такое государство было, где правили столь безрассудные и вероломные? Даже граф Гислер Черная Душа (официально он звался граф Гислер Пятый Справедливый) так нагло клятвы не нарушал.
Прозвище Черной Души он заработал, когда пообещал сохранить жизнь восставшим вассалам. Он поклялся так: «Небо не увидит вашей крови, если сложите оружие». Небо крови не увидело, ибо шестерых вассалов, что сдались, утопили в реке. Граф предусмотрительно уехал, чтоб тоже не видеть.
Казнь идет своим чередом. Палач работает как автомат, через равные промежутки смахивая головы с плеч мечом правосудия. Это считается высшим проявлением мастерства среди палачей, что голова отрубается с одного удара. Наверное, сегодня всех не казнят. Больно их много, палач устанет. Но он рубит и рубит и не просит перерыва на отдых. Шеренга обреченных заметно укорачивается. Зато растет груда мертвых тел. Удар, удар, удар… Вот и последний. Рука палача не дрогнула, и голова, чисто отрубленная, вновь отлетает. Все. Народ начинает расходиться.
Палач подходит к креслам. Я вновь начинаю понимать разговор. Его хвалят за великолепное выполнение своего дела и спрашивают: не устал ли он, так добросовестно выполняя свой долг? Палач, лопаясь от гордости, сообщает, что нисколько не устал и смог бы сейчас отрубить головы всему магистрату города Амбурга, если бы в этом возникла нужда. Или Ямбурга – я плохо расслышал.
А, это даже не дворяне, это выборные городские начальники. Купцы небось, по мере разжирения решившие еще и городом поруководить. Но городов Амбург или Ямбург я не припомню. Или это было очень давно…
Пока я вспоминал, слышал ли о городе Амбурге, начался последний акт трагедии. Первые морды города обиделись на то, что палач посмел намекнуть, что он и им может головы отрубить. Палача уже скрутили воины, прижали к земле, и некто из прихлебал городской власти заносит меч. Увы, до палача ему еще очень далеко – голову он отрубил тремя ударами.
Ну и зрелище! Странное, завораживающее… Что это было – прошлое, настоящее, будущее?
И есть у меня ощущение, что я как-то причастен к этому событию. Или не я, а мой предок? Или потомок?
Люди расходятся, подавленные. Нет удовольствия и интереса, хоть и казнь была на славу – почти полсотни жертв. Солдаты подгоняют особо медлительных древками. Подручные палача берут одну голову, окунают ее в бочку с разогретой смолой. Наверное, это голова Клауса. Набольших уже нет. Пошли заливать испуг пивом. Или вином, в зависимости от скаредности.
Картина перед глазами тускнеет, тускнеет…
Очнулся я на этом же самом месте в пещере, ощущая, что нога болеть потихоньку перестает. Почти перестала, зато болит душа. Ладно, когда я выберусь наружу, то всю академию на уши поставлю, но выясню, что это за Амбург и кто этот Клаус!
Но столь незаурядное событие не могло пройти мимо и не отразиться в балладах! А я такого не помню. Может, самому попробовать? Балладу, может, и не сложу, а вот роман можно попробовать. Все же лучше будет, чем писать про девиц, которые головой об стенку бьются и от этого в лисиц превращаются.
Ужасно жалко этого Клауса, но гордость за человеческий род появляется. Не все люди блох на себе разводят и друг другу глотки рвут. Некоторые и на большее способны.
Встал и пошел. Нога подламывалась, как у Клауса в мертвом марше, но я шел. Как-то стыдно было не удерживаться на ногах после виденного. Иногда помогал себе руками, когда нужно, на карабин опирался, но шел. Хотя неровный пол то и дело отзывался в колене болью. Ничего, потихоньку нога разойдется…
Шаг, шаг, еще…
Я словно нырнул в другую реальность. На высоком речном берегу горел город. Было время летнего заката, и его краски причудливо переплетались со сполохами пламени и черным дымом.
Горел не только город, горели суда под речным берегом, горела и гладь реки. Видимо, нефтепродукты разлились по воде и теперь горят. Город чем-то напоминал Царицын, но все же сильно от него отличался: в нем было множество больших домов, да и заводских труб было побольше. А река раза в три уже Великой у Царицына. И на Тверь не похоже. Я смотрел на пожар через реку и думал: что же это случилось с городом, и сколько жизней унесет такой пожар? Хватит ли у людей сил его тушить, и не остановится ли он, только сожрав все, что может гореть? Над стеной пламени и дыма периодически расцветали фонтаны огня, взлетавшие до небес. Наверное, взрывались нефтебаки.
День угасал, но не угасал пожар. Мне не дано было слышать, что за звуки доносятся из погибающего города, но я только рад был этому. Приходилось мне слышать, как кричат горящие заживо люди и как ревет огонь…
И вспышки взрывающихся нефтебаков дополнил глуховатый голос, читающий стихи о 23 августа, о страшном пожаре и врагах, дошедших до Волги.
Голос угас во тьме, за ним угасла картина ужасного пожара. Это явлена мне Великая война, что была через двадцать лет после Междоусобной. Сгоревший город – переломная точка войны. Не сам пожар, а оборона города. Те, кто не сгорел в этом пожарище, остановили врага, а спустя некоторое время взяли вражескую столицу.
А кто автор этих стихов? Не встречал я их раньше. Интересно, он участник этой битвы или писал позже, вспоминая родных, сгоревших в этом пожаре?
Но отчего так бьется сердце от звука этих стихов, перехватывает дыхание и немеют щеки?
Видимо, и моя жизнь тоже как-то пересеклась с этим событием. Вполне может быть, ведь случилось это лет за шестьдесят до Переноса, так что тогда жили еще некоторые старые солдаты этого сражения. А их оружие до сих пор воюет в Великоречье.
Я уже здесь под горой Судьбы в странной пещере, которая бросает меня из места в место, из времени – в другое время. Прямо не пещера, а портал или целое созвездие порталов. Пройдешь еще немного и, может, увидишь сам себя, а может, глянешь своими же глазами на тот мир, который был когда-то перед тобой.
Наверное, это тот самый грот, откуда, по рассказам, можно попасть в другие времена и места. Вот только пока не совсем понятно: попадаешь ли ты туда реально или тебе это видится? Есть и другая сложность: если ты полностью туда перенесешься, то имеешь ли ты право что-то там делать, кроме как смотреть и слушать? Не случится ли такое: увидишь нечто нехорошее, захочешь помочь и подстрелишь своего предка. И получится в итоге: ты умрешь, ибо, раз нет твоих предков, – значит, и тебя нет. Эх, нет у меня на это однозначного ответа. А если тебя укусит там змея, то умрешь ли ты там или ее яд останется за гранью, когда ты вернешься? И на это ответа тоже нет.
