— Спасибо, госпожа, — сказал Эвирион. — Может, лучше тебе уйти?
Верания посмотрела на него:
— А Нимета останется? — Когда он кивнул, она сказала: — Значит, это не тот разговор, который не могут слушать женщины.
— Это опасный разговор.
Она вспыхнула.
— Ты что же, полагаешь, я могу отгородиться от опасности, угрожающей мужу? Мы с ним одно целое. Позвольте мне остаться.
— Или она обо всем узнает от брата, — предположила Нимета. — Извини, Верания. Конечно, мы нуждаемся в твоем совете.
Появился растрепанный Саломон, наскоро натянувший тунику. Что значит юность: усталости не было и в помине.
— Нимета, Эвирион! — обрадовался он. — Это великолепно! — и, вглядевшись, добавил: — Или что-то не так?
— Закрой дверь, — сказала сестра.
Они рассказали о том, что произошло.
— Святой Георгий, помоги нам, — взмолился Саломон.
— Этот ужасный Нагон, — вздохнула Верания, — весь пропитан ядом.
— Был пропитан, — подтвердил Эвирион. — Он успел бы скрыться. Сам виноват: напал на Нимету, и мне ничего иного не осталось.
— Прости мне, Господи, но молиться за него не стану.
Саломон сложил на груди руки.
— Хватит об этом, — сказал он. — Лучше подумаем, что делать нам.
— Мы с Ниметой здесь не останемся, — заявил Эвирион. — Вернется или нет этот глупый поп — ну а он, конечно, вернется, — и в Туроне обо всем узнают. Впутывать вас в это дело не имеем права. Разрешите отдохнуть у вас немного, дайте нам чего-нибудь поесть, сухую одежду да немного продуктов в дорогу. Уйдем, как только стемнеет.
— Никто не узнает, что мы у вас были, — добавила Нимета. — Просто еще два мокрых человека на улице. Привратник ваш ко мне не приглядывался, да он и не видел меня никогда.
Нимета пришла к ним в глубоко надвинутом капюшоне, прикрывшем лицо и заметные волосы.
— Кто догадается допросить его? Эвириона он, правда, немного знает, но с какой стати помнить, когда в последний раз он его видел?
— Кроме того, он нам предан, — сказала Верания. — Наша семья всегда обращалась со слугами как со своими братьями во Христе… так что же, вы теперь в лес?
Саломон поднял голову.
— Дайте время Грациллонию. Может, он сумеет выпросить для вас прощение. Во всяком случае, у вас будет убежище. Государство вас там никогда не найдет.
— Где это? — кашлянув, спросил Эвирион.
— В одном из наших братств. У бывших багаудов. Они с радостью вас примут.
— Почему ты так уверен?
— Я с ними часто встречаюсь. Грациллоний хочет, чтобы все меня знали и чтобы я знал их. Я провожу вас, как только стемнеет.
Глава двадцатая
I
— Вы знаете, почему я здесь, — сказал Грациллоний. — Так что давайте к делу.
— Ну конечно, — радушно откликнулся Бакка.
Они сидели в его библиотеке в Туроне. За окном бушевал ветер. Тучи отбрасывали тени на стекла.
— Моя дочь…
— И ее сообщник-убийца.
Грациллоний почувствовал резь в глазах.
— Этого не должно было случиться. Она никому не причинила вреда. Напротив, многим помогла. В стране полно маленьких добрых колдуний вроде нее.
Худая физиономия Бакки стала суровой.
— Ваш долг — прекратить это.
— Тогда любой римский начальник — нарушитель закона, — отпарировал Грациллоний. — В пяти милях отсюда я найду несколько колдуний, да и вы найдете, если захотите.
— У нас и без того много забот.
— У меня тоже. Я думал, вы хотите моего расположения.
— Хотели. Я и сейчас этого хочу. — Бакка вздохнул. — Позвольте ввести вас в курс дела. Нагон схитрил. Он выждал, пока меня не будет в городе, и обратился к губернатору. Глабрион никогда не доверял вам, больше того, ненавидел.
«Это верно», — думал Грациллоний. Вот поэтому и он отправился к прокуратору, а не к Глабриону. Бакка, разумеется, ему тоже не друг, но он, во всяком случае, трезво мыслит.
— Он ухватился за это с радостью, — продолжал прокуратор. — Ясно представляю, что ему пел Нагон. «Необходимо покончить с язычеством и колдовством в семье самого римского трибуна. Он не только попирает закон и религию, он и другим подает дурной пример. Необходимо дать ему суровое предостережение, унизить, выбить из-под него почву». Они мне об этом не рассказали. Глабрион объяснил это тем, что не хотел пустого спора: ведь он уже принял решение. Между нами, думаю, он просто боялся, что я их отговорю.
«Это тоже было похоже на правду, — размышлял Грациллоний. — Глабрион хотел дать выход злобе. Слабые люди часто бывают злыми».
— Если бы Нагон привез ее и публично осудил, было бы уже поздно, — закончил Бакка. — Пришлось бы начать процесс. Нагон поступил со мной дурно, а я его еще всегда защищал.
У Грациллония сильно застучало сердце.
— Ну, может, лучше исправить содеянное? Официально их помиловать. Епископ Корентин согласен освободить их от наказания.
Бакка сжал губы, прежде чем ответить.
— Невозможно. Этот человек убил двух солдат и государственного чиновника.
— Она была беззащитна. — И с трудом продолжил. — Объявите его вне закона. — Грациллонию было тошно, но надежды на оправдание Эвириона у него не было.
— Что-то вы не слишком старались его разыскать, — заметил Бакка.
— Да разве там, в лесу, найдешь?
— У вас есть люди, которые там живут.
Грациллоний покачал головой.
— Таких людей у меня нет, — заявил он со злорадством. — Мне это не разрешается, разве не помните? Нет у меня прав на эту территорию.
— Прекрасно! — засмеялся Бакка. — Почему вы тогда так уверены в том, что девушка хотя бы жива?
— Надеюсь на Божье милосердие и справедливость.
Взгляды их встретились. Грациллоний знал: Бакке известно, что у него налажена связь с лесом. Если бы прокуратор прямо заявил об этом, нарушил бы линию поведения, которой изо всех сил придерживался.
Бакка криво улыбнулся:
— Корентин не может примирить язычницу с Ним.
— Она может принять христианство.
— Не исключаю — в целях самозащиты. А позже… кто знает? — Милосердие могло бы ее тронуть. Но этого не будет. Ей надо будет появляться на людях. Иначе к чему все эти маневры? Если она появится, мы вынуждены будем ее арестовать. Это понятно. Люди в Арморике слишком склонны к бунту. А если помилуем, начнутся волнения. Нет, отмена приговора невозможна политически.
