И замолчал, ожидая одобрительных криков.
VII
Настала середина лета. Год этот был замечательный, не то что предыдущий. Наливалась пшеница, лоснились коровы на роскошных лугах, в лесах полно было дичи, а в реках — рыбы. Армориканцы охраняли свои берега, пиратов было уже мало: перебили почти всех. Саксы и скотты, казалось, выжидали, когда им дадут знак. Народ готовился к празднику летнего солнцестояния.
В Туроне, в уединенной комнате базилики, правитель Мурена стоял перед сидевшими за столом губернатором Глабрионом и прокуратором Баккой. В руках у правителя было письмо — торопливые каракули на деревянной дощечке. Он ронял фразы, словно камни.
— Вот какие новости.
Глабрион облизал пересохшие губы. Одутловатое лицо его побледнело.
— И больше ничего?
— Больше пока ничего, — сказал Мурена. — Разве вы не слышали? Пока шло это письмо, он успел подойти к берегу. Думаю, когда британцы закончат переход и подойдут его галльские союзники, он будет контролировать все дороги из Гезориака и все коммуникации.
— И куда он направится потом? — дрожащим голосом спросил Глабрион.
— Разумеется, на юг, — нетерпеливо ответил Мурена.
— Эти германцы…
— Они идут в юго-западном направлении. На месте Константина я отправился бы в Арелату. Сначала он, разумеется, укрепит свои позиции на севере.
Бакка поднялся из-за стола.
— Новый Константин, и опять из Британии, — тихо проговорил он. — Новая эра? — В глубоко сидящих глазах застыло недоумение.
— Что нам делать? — закричал Глабрион.
Мурена пожал плечами:
— То, что покажется целесообразным.
— Может, лучше сохранять нейтралитет?
— Это может оказаться нежелательным.
— Арморика стояла в стороне, когда пришел Максим.
К Бакке вернулась его резкость.
— Турон был вовлечен в кампанию Максима, как и все остальные, а потом полностью попал под его контроль. А нейтралитет Арморики был делом Грациллония, и действовал он от имени Максима.
Лицо Глабриона пошло пятнами. От злости у него даже страх прошел.
— Грациллоний! Может, он и узурпатора этого признает?
— Скорее всего, нет, — сказал Бакка. — Он отрицал такую возможность, а он человек слова. Я сделал ошибку, когда рекомендовал его на должность трибуна, хотя ошибка эта была неизбежна. Говорят, в Максиме он разочаровался.
— Да ведь он уже не король Иса, — прорычал Мурена. — Всего лишь мятежный негодяй с бандой багаудов, готовых для него на все.
— Но за него стоят еще и очень много обычных армориканцев, — заметил Бакка. — Вряд ли они захотят новых разборок.
— Грациллоний, Грациллоний! — пыхтел Глабрион. Он бил пухлым кулаком по колену. — Когда он перестанет нас мучить? Арморика всего лишь отдельная часть моей провинции, а мне нужно думать о всей территории.
— И о Риме, — спокойно добавил Бакка.
Глабрион, моргая, посмотрел на него:
— Разумеется, но…
— Если вы искренно этого хотите, тогда вы должны признать Константина.
У Глабриона заходил кадык.
— Будет ли это… благоразумно?
Мурена заходил по комнате:
— Думаю, ничего иного не остается, иначе придется уже завтра утром ехать в Испанию. Я все это время следил за событиями в Британии. С этой стороны Пиренеев остановить его некому. Стилихон очистил Галлию от регулярных войск и от волонтеров и бросил ее готам на съедение. Те, что вернулись, — а сведения у меня верные — чувствуют себя обманутыми. Они думают, что варвары вторглись на их родину, воспользовавшись их отсутствием. Скорее всего, они правы. Они понесли большие потери, и галльская армия с тех пор так в себя и не пришла. Италия лежит в руинах, а Стилихон препирается с Востоком. Думаю, очень скоро люди Константина окажутся здесь, в Туроне, а солдаты западной Галлии перейдут на его сторону.
Бакка пошел в атаку:
— Поэтому мы должны его сразу же признать, и постараться войти в доверие к будущему императору.
— Может, это излишний риск? — негодование Глабриона пошло на убыль. Он затеребил свою мантию. — Константин может потерпеть поражение. В этом случае мы должны будем заявить, что другого выхода у нас не было.
— И станем политическими евнухами, — скорбно откликнулся Бакка. А потом, воодушевившись, продолжил: — Если будем действовать сразу — он ведь похож на сильного человека, миссия которого — спасение Рима, — то сам Господь улыбнется нам.
— Что-то вы слишком уж на него надеетесь, — насмешливо сказал Мурена.
— Я говорю искренно.
— М-м…
— Следует принять во внимание Арморику.
— Что вы хотите сказать?
— Нарушение субординации, открытое неповиновение. Небеса посылают нам прекрасную возможность.
Глабрион выпрямился.
— Какую? — пропищал он.
Бакка сделал паузу, стараясь в полной мере завладеть вниманием присутствующих.
— Не имея побудительного мотива, Константин не будет заходить в Арморику. Ведь это малонаселенный полуостров. И если он не ожидает от них удара по своим тылам, то он их и проигнорирует. Так в свое время и Максим поступил, потому что Грациллоний гарантировал ему безопасность.
Мурена сердито на него взглянул:
— Вы что же, думаете, что Грациллоний призовет армориканцев защищать Гонория?
— Вряд ли, — ответил Бакка. — Не думаю, что он смог бы его защитить, да и вряд ли он этого хочет. — Он поднял указательный палец. — А думаю я, что мы, как первые друзья Константина, покажем ему преимущество взять под контроль Арморику. Тут вам и доход, и людские ресурсы. И то, и другое ему ой как нужно! А в дальнейшем — и это нам особенно нужно — он уничтожит эту вооруженную деревенщину, эту раковую опухоль в нашем государстве, прежде чем она разрастется дальше. Одно это покажет европейским магнатам, кто он такой. Они посмотрят на него как на своего освободителя. С самого начала он продемонстрирует готовность взять власть в свои руки, а за этим последуют и покорность, и поддержка.
— А войск ему хватит? — засомневался Мурена.
— На это много не потребуется. Это же не варвары, а римские солдаты. Имперские римские офицеры, выполняющие свои функции. Им понадобится лишь занять Конфлюэнт. Тогда для Грациллония все кончится, и Арморика будет нашей.
Перед Глабрионом предстала восхитительная картина.
— Разбить Грациллония, — распевал он, — уничтожить Грациллония.
Глава двадцать вторая
I
Грациллонию показалось, что бурю он видел издали. Синюшные гигантские тучи обрушивали громы и молнии, целясь в гребень горы, на которой он стоял. И удивился, когда все прошло спокойно и молния не поразила его в сердце.
