Все здесь, было странно и забавно: то, что люди приветствовали друг друга сжатым кулаком, то, что говорили «Salud», то, что валявшаяся на столе газета называлась «Solidaridad Obrera»
[190]
, то, что слова кончались на os: «Mineros Asturios»
[191]
, то, что из окна виднелось черно-красное полотно с надписью: «…Miguel Bakunin». «И буфетчик не буфетчик, а кабальеро – с каким достоинством держится. Да и полицейский скорее приятный: лицо умное, видел, должно быть, на своем веку немало. Это я понимаю: анархисты заведуют полицией». Константин Александрович очень ценил полицию как важное государственное учреждение; но была у него к ней и родовая дворянская брезгливость.
– Вот ваши документы, – сказал начальник Investigacion, – это «хоха де рута». «Что такое хоха де рута? Рута, верно, дорога? Значит, подорожная», – сообразил Тамарин, приятно кивая головой. «У вас могут также спросить в дороге пароль». «Ах, пароль?» Немного к нему наклонившись, анархист произнес вполголоса: «Durruti. Todos para uno»
[192]
. – «Durruti. Todos para uno?» – сконфуженно повторил Константин Александрович, точно ему было совестно. Они вышли, буфетчик пожелал счастливого пути и крепко пожал руку Тамарину. «…Фашистским палачам испанского народа!» – дико прокричал голос за стеной. Раздались громоподобные рукоплескания, продолжавшиеся минуты три. Затем что-то было объявлено по-испански, рукоплескания повторились, на этот раз довольно жидкие, и послышалась совершенно другая речь: какой-то голос, не митинговый, а человеческий, очень просто говорил что-то простое, по-английски. «Точно после балагана попал в порядочное общество…»
Начальник полиции посоветовал отдать подорожную шоферу, простился и тоже пожелал счастливого пути. «Salud», – сказал, осмелев, Тамарин. «Это грех сказать, полиция у них любезная. Ну-с, первый номер прошел вполне благополучно. Дай Бог, чтобы так шло и дальше…» Мимо них поплыло еще несколько плакатов, они проехали под большим красно-желто-фиолетовым флагом, затем под другим желто-красным в полосках и понеслись по дороге. Вначале Тамарин с любопытством ко всему приглядывался. «Пока трудно предположить, что в стране идет гражданская война. Правда, отсюда далеко, но все-таки… Пароля не забыть: «Durruti. Todos para uno…», «Durruti. Todos para uno…».
Дорога была очень хорошая, почти не хуже французских. Вдали виднелись снеговые горы. Вид гор всегда утомлял Константина Александровича, ему казалось, что красота их преувеличивается. «Страна как будто бедная, особенно после Франции…» Изредка проходили бородатые люди с мешками, с тяжелой палкой через плечо. Навстречу автомобилю прошла запряженная мулом странного вида тележка, сколоченная, верно, лет сто тому назад. Правил мулом маленький мальчик, а сзади величественно раскинулся старый красивый человек с седой бородой, в красном жилете, в огромной шляпе, с кинжалом. Он равнодушно, без малейшего любопытства оглянул «бьюик», даже и не оглянул: автомобиль прошел в его поле зрения, а он только не отвел глаз. «Красота! Ведь прямо испанский гранд, даром что мужик!» – с восхищением подумал Константин Александрович, повеселевший от холодка, от вина, от белого солнечного дня. Ему все больше нравились испанцы.
Тамарин устроился в автомобиле поудобнее и стал соображать, как дальше распределится его время. Первая остановка была назначена в городе, где он должен был от уполномоченного лица получить справку, как ехать дальше. Это свидание не очень улыбалось Константину Александровичу. «Нет, конечно, не чекист!..» Командарм взглянул на часы, времени было еще много. Он вытянул ноги и опять задремал, изредка просыпаясь и оглядывая изумленным взглядом дорогу, поля, людей.
В город они приехали не скоро. «Хороший город… И женщины как будто славненькие. Но, право, ничего испанского… Хоть бы одна была в шляпе. Мантильи где же? «От Севильи до Гренады», – лениво думал Тамарин по пути к дому уполномоченного лица. Какое это было уполномоченное лицо, он в точности не знал. «Посол не посол, консул не консул и, уж конечно, не чекист. Да мне все равно, хоть бы и чекист: получу от него справки, как ехать, где остановиться, и прощайте, товарищ», – нерешительно сказал себе командарм, чувствуя, что в действительности это не все равно.
Уполномоченный принял его в хорошем помещении, по-видимому, прежде бывшем конторой. Из-за заваленного бумагами американского стола поднялся еще молодой, приятного вида человек, весьма приветливо встретивший Тамарина. «Нет, разумеется, не чекист. И кажется, русский, великоросс», – с облегчением подумал Константин Александрович. «Да, да, меня предупредили из Парижа о вашем приезде. Жаль только, что предупредили всего за день. Но я страшно рад, что наконец-то сюда отправили вас. Давно пора!»
Уполномоченный с первых слов наговорил Тамарину любезностей. Слова его показывали, что он отлично знает, с кем имеет дело, высоко ценит собеседника и придает его приезду огромное значение: теперь все пойдет по-новому. Хотя Константин Александрович не был тщеславен, тон уполномоченного не мог не быть ему приятным. Вместе с тем Тамарин чувствовал и смущение: очевидно, с его поездкой связывались какие-то преувеличенные, ни с чем не сообразные ожидания. Он хотел было сразу объяснить, что это неверно, что у него чисто осведомительная командировка, но не объяснил: «Кто там у них знает, что можно говорить, чего нельзя? Если ему так сообщили, то пусть так и будет». Константин Александрович в Париже несколько отвык от советских нравов, однако твердо помнил, что надо по возможности держать язык за зубами. «Конечно, не чекист. Вполне культурный человек, право, как будто наш. Это новая школа: не Кангаров!» Уполномоченный говорил о гражданской войне улыбаясь, в тоне веселом, как будто означавшем: «Забавный, забавный народ, и война у них забавная, и все тотчас рассыпалось бы, если б не мы».
– …Ну, обо всем этом уж коли говорить, так надо бы долго, досконально, по сути дела, – сказал он. – Вы когда хотите ехать в Мадрид, Константин Александрович?
– Да вы и мое имя-отчество знаете? Удивительно.
– Ничего удивительного, как не знать? Вас все знают.
– Благодарю вас… Когда ехать? Хоть сейчас.
– Помилуйте! Это по-суворовски, я понимаю, но ведь и Суворов, верно, на ночь останавливался, правда? Да и накормить вас нужно. Нет, мы вот что сделаем. Милости просим у меня откушать и переночевать. Комната есть, постель есть. А завтра езжайте на заре, как раз к вечеру и попадете в Мадрид. Идет?
– И сам не знаю, – нерешительно сказал Константин Александрович. Ему очень хотелось принять приглашение, но он не знал, имеет ли право. Хотя в его задаче не было ничего особенно срочного, все же он получил инструкцию ехать «с максимальной скоростью». «Понятие растяжимое…» – Право, не знаю. – Тамарин полусознательно хотел взвалить ответственность на доводы уполномоченного.
– Разумеется, поступайте, как признаете необходимым, – сказал тот, будто угадав его чувства. – Но ведь опять же как вы сейчас поедете? Авто, правда, есть, очень хороший… Ваш? Нет, ваш должен вернуться во Францию, разве вам не сказали? Такое у них правило, – пояснил уполномоченный. «У них» как будто их сблизило. Оба, однако, тотчас испугались. – Я вам дам отличнейший «бьюик», за этим дело не станет. Но вот насчет переводчицы будет хуже.
