— И как же мы будем жить?
— Наверное, займем у друзей. Да не знаю я, Сара. Придет
время — решим. А сегодня, сейчас, еще ничего не произошло. Пока здесь такая
разруха, за мной не придут. Увидим, что будет на следующей неделе. — Но и
Сара, и Сет понимали, что их мир стремительно рушится. И после его постыдного
признания они были бессильны что-либо предпринять. Сет поставил их семью под
удар самым предательским образом.
— Как ты думаешь, дом заберут? — Сара в страхе
огляделась вокруг.
Сейчас это был ее дом. Дело не в его роскоши — это место,
где они живут, где родились ее дети. И перспектива в один миг все потерять
ужасала. В ближайшем будущем, если Сета арестуют и предъявят обвинение, они могут
стать нищими. Сара разволновалась. Придется искать работу, жилье. А что будет с
Сетом? Его посадят? Всего несколько часов назад ей было важно лишь одно —
знать, что сын и дочь после землетрясения живы-здоровы, не погребены под
руинами дома. Но теперь выходит, что дети их единственное реальное богатство, а
своего мужа она совсем не знает. Четыре года прожила под одной крышей в
сущности с незнакомым человеком, которого любила и которому доверяла, —
отцом ее детей.
Сара разрыдалась. Сет хотел было ее обнять, но она не
позволила: она теперь не знала, кто он — друг или враг. Не думая о ней и о
детях, он всех подставил под удар. Сара кипела от гнева и горя.
— Я тебя люблю, детка, — нежно проговорил Сет, и
Сара в изумлении воззрилась на него.
— Как у тебя только язык поворачивается говорить мне
такое? Ведь я тоже тебя люблю. А ты? Что ты с нами сделал? С нами всеми, с
нашими детьми. Мы же можем оказаться на улице, а ты — за решеткой. —
Скорее всего так и будет.
— Ну может, все еще не так страшно, — попытался
успокоить ее Сет. Только для Сары это уже были пустые слова — слишком хорошо
она знала законы Комиссии по ценным бумагам и биржам. Ему грозили арест и
тюрьма. И если это случится — оба понимали, — все пойдет прахом. Их жизнь
уже никогда не вернется в прежнее русло.
— Как же теперь жить? — горестно повторяла Сара,
сморкаясь в салфетку. От светской дамы, которой она была прошлым вечером, не
осталось и следа. Вместо нее сидела насмерть перепуганная босая женщина в
надетом прямо поверх вечернего платья свитере. Она напоминала рыдающую
девочку-подростка, переживающую личную трагедию. Собственно, так оно — по
милости ее мужа — и было.
Сара распустила свой французский пучок, и ее темные волосы
рассыпались по плечам. Первый раз в жизни она переживала предательство. Сара
взирала на Сета и в гневе казалась вдвое моложе. Дело не в деньгах и роскоши,
которой они лишатся, хотя и этого жаль. Став матерью, она самым важным фактором
своей жизни стала считать стабильность. Но именно этого Сет ее лишил. Лишил ее
ощущения надежности, на которое она всегда рассчитывала, отнял ту счастливую
жизнь, которую сам же им с детьми обеспечил. Эти махинации поставили под угрозу
их существование. Он просто взял Да и пальнул из пушки по ее жизни, а заодно и
по своей собственной.
— Остается только ждать, — едва слышно пробормотал
Сет.
Он сделал несколько шагов и выглянул в окно. Внизу полыхали
пожары. В свете утреннего солнца стали видны разрушения соседних домов. Деревья
лежали на земле, балконы висели, накренивщись под причудливыми углами, каминные
трубы попадали с крыш. И среди всей этой неразберихи бродили, как потерянные,
люди. Однако никто не был так оглушен, как Сара, плачущая в своей спальне.
Привычная жизнь скоро кончится — это лишь вопрос времени, а с ней скорее всего
и их брак.
Глава 4
Мелани так и осталась возле отеля «Ритц-Карлтон». Она изо
всех сил старалась быть полезной — подзывала к пострадавшим врачей, помогла
двум потерявшимся девочкам разыскать мать. Никакой медицинской подготовки у нее
в отличие от сестры Мэри Магдален, конечно, не имелось, но поддержать людей,
подбодрить их было в ее силах. Какое-то время ее сопровождал один из
музыкантов, но потом все же откололся и присоединился к группе, направлявшейся
в убежище. В конце концов, решил он, Мелани большая девочка и может сама о себе
позаботиться. Мелани осталась одна — по-прежнему в туфлях на высокой платформе
и в концертном платье с накинутым поверх смокингом Эверетта Карсона. Смокинг к
тому времени уже был до предела замызган — испачкан пылью и кровью раненых,
тех, кому помогала Мелани. Однако ей, несмотря ни на что, нравилось находиться
в гуще событий. Впервые за долгое время вопреки висевшей в воздухе пыли от
штукатурки Мелани показалось, что она может наконец-то вздохнуть свободно.
Она сидела у пожарной машины, жевала пончик, запивая его
кофе, и обсуждала ночную катастрофу с пожарными, которые были потрясены и
польщены тем, что пьют кофе с самой Мелани Фри.
— Ну и каково это — быть Мелани Фри? — допытывался
у нее один из молоденьких пожарных. Парень родился в Сан-Франциско и вырос в
миссии.
[7]
Двое его братьев, как и их отец, служили
полицейскими, а два других пошли в пожарные, как он. Сестры повыскакивали замуж
прямо со школьной скамьи. И Мелани Фри была далека от его жизни, как небо от
земли. Правда, сейчас, когда она вот так запросто сидела рядом, ела пончик и
пила кофе, впору было решить, что она такая же, как все.
— Иногда приятно, — честно призналась
Мелани. — А иногда хуже нет — каторжный труд и постоянный стресс, особенно
когда концерты идут один за другим. Тогда это такой геморрой!
Все засмеялись, а Мелани принялась за следующий пончик.
Парню, задавшему этот вопрос, исполнилось всего двадцать два, но он уже был
отцом троих детей. Жизнь Мелани представлялась ему волшебной сказкой, не идущей
ни в какое сравнение с его рутинным существованием, хотя жену и детей он любил.
— А вы? — в свою очередь, поинтересовалась
Мелани. — Любите свою работу?
— Ну да. Особенно в такую ночь, как эта. В такие
моменты кажется, будто ты действительно делаешь важное и доброе дело. Тогда
забываются и пивные бутылки, которые в тебя швыряют, и все издевательства,
которые приходится терпеть, когда приезжаешь в Бей-Вью
[8]
тушить
пожар, устроенный местными. Но такое, правда, случается редко. А потому быть
пожарным мне чаще всего нравится.
— Пожарные — классные парни! — засмеялась Мелани.
Она не помнила, когда в последний раз съедала по два пончика. Мать ее за такое
убила бы на месте. По настоянию Дженет ее дочь всегда сидела на диете — это
было частью той цены, что она платила за славу. Сейчас, когда она сидела вот
так на ступеньке пожарной машины, болтая с ребятами, никто бы не дал ей
девятнадцати.
— Ты тоже ничего себе, — отозвался один из
пожарных постарше. Он только что освободился, а до этого четыре часа возился с
лифтами — вызволял запертых там людей. Слава Богу, все остались невредимы. Лишь
одна женщина потеряла сознание. Ночь выдалась для всех долгая.
