Все учреждения и службы города по-прежнему не работали.
Финансовый округ был оцеплен. Работать в обесточенном городе с закрытыми или
разрушенными складами, без газа и телефонной связи было немыслимо.
Через несколько минут, поблагодарив Мэгги за помощь, Сара с
детьми и нянькой погрузились в колымагу Пармани. Сара оставила Мэгги свой адрес
и телефоны — сотовый и домашний. Интересно, подумала она, долго ли
просуществует лагерь? Вдруг они с Сетом окажутся на улице? И если лагерь будет
еще не ликвидирован, они смогут какое-то время пожить здесь. Это в худшем
случае. Прощаясь с Эвереттом и Мелани, Сара подумала, что им вряд ли еще
доведется когда-нибудь увидеться, поскольку и Мелани, и Эверетт жили в
Лос-Анджелесе. Мелани очень понравилась Саре, которая была абсолютно согласна с
Эвереттом: та выступила безупречно. Надо думать, к этому мнению присоединились
бы и все присутствовавшие в зале, даже несмотря на ужасающий финал.
После отъезда Сары Мэгги отправила Мелани на склад, решив
тем временем поговорить с Эвереттом, благо главный склад, где хранилось все
необходимое, располагался довольно далеко. Однако нельзя сказать, что это была
хитрая уловка со стороны Мэгги — она действительно нуждалась кое в каких
медицинских принадлежностях, прежде всего в хирургических нитях. Все врачи, с
которыми она когда-либо работала, как один говорили, что у нее безупречные,
аккуратные швы. Этому она научилась за годы пребывания в монастыре. Когда была
помоложе, любила рукодельничать. Приятно было сумерничать после вечерней
трапезы с сестрами-монахинями. Позже она очень редко брала иголку в руки, если
вообще брала. Швы у нее, тем не менее, выходили аккуратненькие и тоненькие.
— По-моему, очень приятная женщина, — сказал
Эверетт о Саре. — И вечер у нее на самом деле получился исключительный.
Даже в ее отсутствие он продолжал ее нахваливать. Сара ему
нравилась. Хотя она была вполне обычной женщиной — среди людей, его окружавших,
ему встречались гораздо более интересные, чем она. Было в ней что-то настоящее,
какой-то внутренний стержень.
— Странно, как пересекаются человеческие судьбы, вы не
находите? Удивительная вещь — судьба, — проговорил Эверетт. — Я познакомился
с вами у отеля «Ритц», потом всю ночь ходил за вами повсюду. И вот теперь мы
снова встретились в убежище. В ту же ночь я познакомился и с Мелани, отдал ей
свой смокинг. Потом вы с ней пересекаетесь в этом лагере, и тут к вам
присоединяюсь я и устроительница вечера, благодаря которому мы все встретились.
Ну просто встреча выпускников! В таком большом городе чудо, если встретятся
двое знакомых, а мы последние несколько дней то и дело сталкиваемся. Как
приятно видеть знакомые лица! Мне это очень нравится! — Он улыбнулся.
— Мне тоже, — согласилась Мэгги. Ей так часто
приходилось общаться с совсем чужими людьми, что сейчас она была особенно рада
общению со знакомыми.
Они еще немного поговорили, и наконец вернулась Мелани. Она
сияла от удовольствия и чувствовала себя победительницей от того, что ей
удалось быть полезной и что на складе нашлось все из длинного списка Мэгги. Ей
выдали все медикаменты, которые просила Мэгги, бинты нужного размера,
эластичные и марлевые, а также целую коробку пластыря.
— По-моему, вы все-таки скорее медсестра, чем монахиня.
Без вас раненым пришлось бы плохо, — заметил Эверетт.
Мэгги кивнула, хотя осталось неясным, согласна ли она с
этим.
— Я врачую не только телесные, но и душевные раны. Вам
кажется, я в большей степени медсестра, потому что с вашей точки зрения это
более нормально. На самом же деле я, прежде всего монахиня. Пусть розовые кеды
не вводят вас в заблуждение. Я надеваю их просто так, ради забавы. Монашество —
мое предназначение. По-моему, «главное достоинство храбрости — благоразумие».
[12]
Мне всегда нравился этот афоризм, хотя понятия не имею, кто
его автор. Кто бы то ни был, а он, я думаю, прав. Если я начну бегать, сообщая
первому встречному, что я монахиня, не каждому со мной будет комфортно.
— Почему? — удивился Эверетт.
— Мне кажется, люди монахинь сторонятся, — не
смущаясь, заметила Мэгги. — Поэтому очень хорошо, что нам нет больше нужды
носить монашеское облачение. Оно всегда настораживало людей.
— А мне так они всегда нравились. Когда я был моложе,
монахини всегда производили на меня большое впечатление. Такие красивые, по
крайней мере некоторые. Теперь таких молодых монахинь не увидишь. Не знаю,
может, это и хорошо.
— Возможно, вы правы. В наше время не идут в монастырь
в юном возрасте. В прошлом году в наш орден приняли двух женщин сорока с
небольшим, а одной, кажется, вдове, было пятьдесят. Времена изменились, но
теперь по крайней мере женщины знают, на что идут, принимая постриг. В мое
время многие поступали по неведению. Уходили в монастырь те, кому это было
противопоказано. Жизнь в монастыре нелегка, — честно призналась
Мэгги. — Какую бы ты ни вела раньше, приняв постриг, начинаешь жить совсем
по-другому. И привыкать к новой жизни тяжело. Это всегда суровое испытание.
Хотя мне ее, должна признаться, сейчас очень не хватает. Впрочем, я в свою
квартиру прихожу только спать. — Эверетт мельком уже видел ее дом.
Квартира Мэгги представляла собой маленькую студию в ужасном районе города.
В больницу хлынул новый поток пациентов с мелкими травмами,
и Мелани с Мэгги вернулись к работе. Эверетт условился с ними встретиться
вечером в столовой, если они смогут вырваться. Никто из них прошлым вечером не
ужинал. В итоге вышло так, что и сегодня они пропустили ужин. Прибыла «скорая
помощь», и Мэгги понадобилась Мелани, чтобы зашить одной женщине рану на руке.
Мелани многому училась у Мэгги. Именно об этом девушка думала, возвращаясь
вечером к себе в ангар. Вся честная компания маялась от безделья. Несколько раз
Мелани предлагала Джейку и Эшли тоже пойти, куда-нибудь поработать на
добровольных началах: не исключено, что они здесь надолго застряли — уж на
неделю точно, если верить утренней сводке. Вышка в аэропорту разрушена до
основания, так что никуда из города пока не денешься. Аэропорт и дороги
закрыты.
— Ну почему ты все время торчишь в лазарете? —
ворчала Дженет. — Вот подхватишь там какую-нибудь гадость.
Мелани, отрицательно покачав головой, посмотрела матери в
глаза.
— Мама, по-моему, мне хочется быть медсестрой. —
Она проговорила это с улыбкой, полушутливо, отчасти поддразнивая мать, но в то
же время желая ей досадить. Хотя помогать в лазарете ей действительно
нравилось. Нравилось работать с Мэгги. Сколько нового она там узнавала!
— Ты рехнулась! — возмутилась мать с
негодованием. — Медсестрой? Это после всего, что я сделала для твоей
карьеры? Да как у тебя только язык поворачивается говорить такое?! По-твоему, я
горбатилась, стремясь сделать из тебя ту, кем ты являешься сейчас, чтобы ты
потом, пустив все это коту под хвост, выносила в больнице горшки? — Одна
мысль о том, что Мелани, звезда, у ног которой лежит весь мир, может отказаться
от своего звездного статуса и выбрать себе другое поприще, повергла мать в
отчаяние.
