Квинси Мондрагон, профессор Нью-Йоркского университета
Отвечает Фабиан Плотник
Г-н Шмидерер демонстрирует полную неосведомленность либо о ценах в других ресторанах, либо о «Четырех квартетах». Элиот и сам признавал, что восемь пятьдесят за хорошее тетраццини из цыплят (цитирую по его интервью журналу «Партизан ревю») – «вполне приемлемо». В «Драй Сэльвейджес» ту же мысль Элиот приписывает Кришне, хотя и в других словах.
Благодарю Доува Рэпкина за его замечания о классической итальянской семье и профессора Бабкока за глубокий семантический анализ, хотя не вполне согласен с его выкладками и предложил бы скорее следующий ход рассуждений:
а) некоторые макароны с приправой – это спагетти;
б) приправа – это не макароны;
в) спагетти – это не приправа;
г) спагетти – это макароны.
С помощью подобной модели Витгенштейн
[26]
доказывал, что Бог существует, а Бертран Рассел
[27]
– что, более того, в глазах Господа Витгенштейн не больше наперстка.
Наконец, профессор Мондрагон. Спинелли действительно работал на кухне у Фабрицио в тридцатые годы и, возможно, дольше, чем следовало бы. Но все же определенно в его пользу говорит тот факт, что, когда бесславный Комитет по антиамериканской деятельности потребовал сменить в меню «пармскую ветчину с красной смородиной» на менее политически окрашенную ветчину с фигами, Спинелли обратился в Верховный суд и добился принятия знаменитого ныне постановления: «Названия закусок находятся под защитой первой поправки к конституции».
Вопрос президенту Линкольну
Эта пьеса в одном действии основана на случае из жизни первого президента Америки Авраама Линкольна. Был ли такой случай в действительности, неизвестно. Наверняка знаю только, что я здорово утомился, пока писал.
1
Линкольн с миной мальчишки-проказника машет своему пресс-секретарю Джорджу Дженнингсу, приглашая его зайти в кабинет.
Дженнингс. Звали, мистер Линкольн?
Линкольн. Да, Дженнингс. Входите. Садитесь.
Дженнингс. Слушаю, господин президент.
Линкольн. (пряча улыбку). Я хотел бы обсудить с вами одну идею.
Дженнингс. Весь внимание.
Линкольн. В следующий раз, когда мы устроим конференцию для господ журналистов…
Дженнингс. Так…
Линкольн. …и мне начнут задавать вопросы…
Дженнингс. Да-да, господин президент?
Линкольн. …вы тоже поднимете руку и спросите: господин президент, какой длины, по вашему мнению, должны быть человеческие ноги?
Дженнингс. Простите?
Линкольн. Вы спросите, какой длины должны быть ноги у человека.
Дженнингс. Могу я узнать зачем, господин президент?
Линкольн. Зачем? Дело в том, Дженнингс, что у меня есть превосходный ответ.
Дженнингс. Какой, господин президент?
Линкольн. Чтоб доставали до земли.
Дженнингс. Прошу прощения?..
Линкольн. Чтоб доставали до земли. Неплохо, а? Какой длины должны быть ноги у человека? – Чтоб доставали до земли.
Дженнингс. Понятно.
Линкольн. Что… не смешно?
Дженнингс. Могу я быть откровенен с вами, господин президент?
Линкольн. (удрученно) Не знаю… а многие смеялись.
Дженнингс. В самом деле?
Линкольн. Ну да. Были члены администрации, были мои друзья, кто-то спросил про ноги, я мгновенно нашелся, и все просто рухнули.
Дженнингс. Могу я узнать, в какой связи возник вопрос?
Линкольн. То есть?
Дженнингс. Может быть, вы беседовали об анатомии? Может быть, человек, который задал вам вопрос, хирург или скульптор?
Линкольн. Да почему?.. То есть, собственно… Нет. Нет, не думаю. Я думаю, просто фермер.
Дженнингс. Тогда почему он спросил об этом?
Линкольн. По правде сказать, понятия не имею. Знаю только, что он хотел срочно поговорить со мной и его впустили.
Дженнингс. (озабоченно) Понимаю.
Линкольн. Что с вами, Дженнингс? Вы побледнели!
Дженнингс. Очень уж странный вопрос, господин президент.
Линкольн. Не спорю, но как я нашелся?! С лету, в десятку.
Дженнингс. Что правда, то правда, мистер Линкольн.
Линкольн. На аплодисменты. То есть я вам говорю: все попа́дали.
Дженнингс. А что тот человек?
Линкольн. Ничего, сказал спасибо и ушел.
Дженнингс. И вас не интересует, зачем он спрашивал?
Линкольн. Сказать по правде, меня больше занимал мой ответ. Я в самом деле был очень доволен. «Чтоб доставали до земли». С лёту. Как по писаному.
Дженнингс. Да-да, конечно. Просто всё это… ну… меня встревожило.
2
Спальня в доме Линкольнов. Полночь. Мэри Тодд, супруга президента, уже в кровати, сам Линкольн нервно расхаживает по комнате.
Мэри. Ложись, Ава. Что стряслось?
Линкольн. Да тот человек. Сегодня утром. Этот вопрос. Не могу понять… Дженнингс завел меня.
Мэри. Бог с ними, Ава. Выброси из головы.
Линкольн. Я хотел бы, Мэри. Господи, неужели ты думаешь, я не хочу? Но передо мной все время его глаза. В них была такая мольба! Чего он хотел?.. Надо выпить.
Мэри. Не надо, Ава.
Линкольн. Надо, Мэри.
Мэри. Не надо, я сказала!.. Ты стал такой дерганый. Проклятая гражданская война.
Линкольн. При чем тут война? Человек нуждался в сочувствии – а я думал только о том, как потешить публику. Передо мной стояла сложнейшая проблема – а я знай старался рассмешить сослуживцев. Все равно они меня ненавидят.
Мэри. Поверь, они все любят тебя, Ава.
Линкольн. Я тщеславное ничтожество. Нет, но нашелся правда моментально.
