На минуту Невес показался Марии Мануэле близким и добрым. Это было в начале беседы, когда он почти с нежностью заговорил о погибшем в лагере Кастро, которого жестоко пытали на допросах и который вел себя как герой, не рассказав ничего из того, что знал — а знал он немало — о подпольных студенческих кружках в Коимбре, и бросив проклятие в лицо палачам. «Это пример для нас всех», — закончил Невес. Потом голос его вновь зазвучал повелительно-бесстрастно: «Ну а теперь поговорим о вас».
Он обращался к ней уважительно, но без всякого тепла, говорил только о деле — одна лишь революция служила им связующим звеном, и больше ничего общего между ними не было. Руководитель сообщал рядовому бойцу решение, а ей надлежало выполнять полученный приказ. Невес знал о ее работе в Коимбре и Лиссабоне, за что-то он суховато похвалил ее, за что-то поругал. Наставительно и веско Невес заявил, что до сих пор Марию Мануэлу использовали не по назначению. Учитывая пост, который занимает ее отец, и престиж ее семьи в обществе, Берте отныне будут поручены особые задания — и без нее найдется кому распространять листовки и писать на стенах лозунги.
В отношении Берты принято соответствующее решение. Она будет поддерживать постоянный контакт лишь со специальным уполномоченным, который поможет ей в ее новой работе. Война в Испании в самом разгаре, и Берта, дочь министра иностранных дел, вхожая в правительственные круги, окажет партии неоценимые услуги. Ее задача — собирать и передавать информацию, а для расширения сферы деятельности Берте необходимо принять предложение дипломата Афонсо Кастиэла и стать его женой.
Ошеломленная Берта не скрывала своего разочарования и попыталась было возражать: она готовила себя совсем к другому, ей хотелось стать не шпионкой, а революционеркой. Тут голос Невеса, холодный и режущий, словно стальной клинок, произнес, положив конец спорам и обидам:
— Из ваших слов, Берта, я заключаю, что вы еще не освободились от мелкобуржуазной психологии, еще не стали настоящим борцом. Мы поручаем вам ответственейший участок борьбы, считая, что вы справитесь с возложенным на вас поручением, а вы, вместо того чтобы гордиться таким доверием, пытаетесь оспаривать решения руководства. Вам не терпится проявить свой героизм? Чего вы хотите? Малевать лозунги на стенах? Выступать на летучих митингах? Разбрасывать листовки на ярмарках? Мы даем вам задание. Вы обязаны выполнить его.
Мария Мануэла, еще не осознав бессмысленность спора, поняла, что совершила ошибку: она действительно все еще не изжила глупых и романтических представлений о революционной борьбе. А вот Невес — настоящий борец, которым можно лишь восхищаться.
— Вы правы, Невес. Я постараюсь преодолеть мою классовую ограниченность и стать достойной вашего доверия, — сказала она, а про себя произнесла свой девиз: «Вам вверяю я жизнь свою и честь».
Бракосочетание Марии Мануэлы Ково Силварес д’Эса и Афонсо Кастиэла стало самым ярким событием года, и о нем долго еще вспоминали лиссабонцы. Платье, фата, букет бледной и обворожительной невесты были выписаны из Парижа… «Свадебный марш» исполнен знаменитым органистом Клаусом Бергманом, специально для этого случая приехавшим из Вены… Венчал их в кафедральном соборе св. Иеронима сам кардинал, который во имя господа благословил союз двух знатных и могущественных семей, представители которых связаны отныне священными узами брака… Свадебное торжество прошло с беспримерной пышностью и блеском.
Утонченный и надушенный Афонсо интересовал Марию Мануэлу в постели еще меньше, чем застенчивый и грязноватый Фернандо. Сняв фрак, идиот молодожен собрался изобразить бурную страсть и заверил супругу, что бояться нечего — он будет так нежен и осторожен, что она ничего даже не почувствует… Афонсо всерьез полагал, что лишил ее девственности. Свои ласки он поровну делил между женой и певичкой из Алфамы, которую содержал вместе с веселой оравой ее бездельников кузенов.
Невес оказался прав. Мария Мануэла передавала бесценные сведения, важнейшую и секретнейшую информацию, полученную в кабинете отца, в доме свекра, в супружеской спальне. Афонсо очень любил рассказывать ей последние слухи, сплетни, новости, которые собирал в коридорах министерства, в приемных правительства.
Он получил назначение в Бразилию, на должность советника посольства, и Мария Мануэла по решению своего руководства последовала за ним. При ее помощи был налажен надежный и быстрый канал связи между эмигрантами и руководителями партии. Лишь один верный человек, который помогал ей в работе, знал, кто она на самом деле.
Она жила в Рио уже год, когда однажды вечером повстречала в Нитерое Антонио Бруно.
III
В объятиях поэта Мария Мануэла расцвела. Если в Коимбре она открыла для себя необходимость перестройки мира, то в Рио познала жизнь во всей ее полноте. Та ночь, когда после долгой борьбы она оказалась наконец в постели Бруно, стала для нее ошеломляющим откровением. Очень скоро Мария Мануэла превратилась в настоящую женщину — жаждущую и ненасытную. Она жадно наверстывала упущенное и была счастлива.
Но Берта не покидала поле своей нелегальной деятельности и так же тщательно выполняла все задания, к которым сама прибавила еще одно — личное. Мария Мануэла мечтала, чтобы лирический поэт Антонио Бруно отдал свой талант угнетенным массам, борющимся за преобразование мира. Она приводила ему в пример великого чилийца Пабло Неруду, чьи «Двадцать стихотворений о любви» вдохновили их на первый поцелуй.
Во время одного из их бесконечных споров Бруно показал ей статью, где критик, высоко оценив «ощущение Бразилии» в стихах поэта, все же осуждал его за то, что он уклоняется от решения социальных проблем и не желает в этом «содрогающемся от конвульсий мире» выбрать четкую позицию. Статья была напечатана в последнем номере «Журнала для всех», тут же запрещенного цензурой, хотя редактор-издатель Алфаро Морейра был человек весьма влиятельный и со связями. Мария Мануэла полностью согласилась с автором статьи: Антонио Бруно не выполняет своего долга. Может быть, именно она, прекрасная португальская мятежница, заставила его произнести в Академии ту памятную речь о «хрустальной башне, в которой немыслимо оставаться во время войны».
Смеясь, Бруно пообещал написать целую книжку стихов на социальные темы, но обещания своего, разумеется, не выполнил. Совсем другие стихи вышли из-под его пера — стихи о любви, о не знающей границ страсти, о безумном менестреле, склонившемся к ногам прекрасной дамы, которая ради него рискует и состоянием, и добрым именем.
«Ничем я не рискую, — повторяла Мэрия Мануэла, — наш брак давно уже стал фикцией». Афонсо продолжал брать на содержание певичек: теперь пришел черед хорошенькой мулатки — исполнительницы самб в театрике на площади Тирадентеса. Мария Мануэла не завела себе любовника только потому, что ни один из поклонников, добивавшихся ее внимания в гостиных и на посольских приемах, ей не нравился. Она была готова бросить мужа и навсегда связать свою жизнь с Бруно — променять богатство и положение на бедность и поэзию. Чтобы отговорить ее от этого безумного шага, Бруно пришлось прибегнуть к политическим доводам: что скажут ее руководители? Этот аргумент подействовал.
