Никогда ни малейшего удовольствия, ни желания, ни интереса к любому физическому контакту с Жустиниано Дуарте да Роза Тереза не испытывала, всё вызывало у неё отвращение, и она уступала ему только из страха — самка к услугам самца, всегда готовая и послушная. В этот период её жизни всё, что было связано с постелью и сексом, оборачивалось для Терезы болью, кровью, грязью, горечью, услужением.
Она даже не могла себе представить, что отношения мужчины и женщины могут радовать, доставлять удовольствие, ведь Тереза для капитана Жусто была вроде ночного горшка, который используют по нужде. И то, что всё это может быть иначе: с лаской, нежностью, удовольствием, — ей даже в голову не приходило. Желания, страсти, нежности, радости для Терезы Батисты не существовало.
Никогда она, «дерьмовая гордячка», хотя в своей гордости она не отдавала себе отчёта, ничего не просила у капитана. Жустиниано подарил ей оставшиеся от Дорис платья, пару туфель из магазина Эпок да ещё побрякушку-другую, когда его бойцовый петух убил своего соперника железными шпорами, принеся капитану победу. Но никакие подарки не могли утишить страх в груди Терезы. Стоило капитану возвысить голос, быть чем-нибудь недовольным, выругаться или резко рассмеяться, как смертельный холод сжимал сердце Терезы Батисты, а раскалённый утюг жёг подошвы её ног.
21
А знал ли вообще капитан Жусто женщин, которые испытывали с ним удовольствие? Возможно, что знал, только этот вопрос мало его беспокоил; никогда не стремился он разделить желание и удовольствие с той, что была в его постели. Взаимное обладание, взаимные чувства, взаимное наслаждение — это пустая болтовня трусов, и больше ничего. Самка — для того, чтобы владеть ею, и всё, точка. Для капитана лучше всего неопытная, зелёная девчонка, дрожащая от страха, или опытная, подхлестывающая его желание проститутка. Но, как знали все, он предпочитал девственниц, отмечая каждую, прошедшую через его руки, золотым кольцом в своём ожерелье.
Ничего, кроме утоления своего желания, от женщин он не ждал. Нет, то, что некоторые были пылкими и страстными, а не пассивными, он знал. Такой была Дорис, сгоравшая от чахотки девочка, даже у Венеранды среди опытных иностранок не было равной ей проститутки. И, чувствуя удовлетворение от порывистости и пылкости Дорис, капитан преисполнялся гордости, относя это на счёт своих мужских достоинств, своей способности жеребца-производителя проводить всю ночь в постели с неопытной девчонкой, а утром — с опытной и всё умеющей проституткой. Он загорался желанием совсем не по желанию и настойчивости партнёрши. Он даже приходил в ярость, когда какая-нибудь из них желала получить удовлетворение. Где это видано? Настоящий мужчина не угодничает перед женщиной.
В чём же причина того, что Тереза так надолго задержалась в супружеской постели капитана? Почему он не мог от неё отказаться, почему она ему до сих пор не надоела? Два года — срок достаточный. Он смотрел на Терезу, и этого было довольно, чтобы он горел желанием. Уезжал в город, видел шикарных столичных женщин, но не забывал о Терезе. Ведь даже после победы над новенькой, неопытной девчонкой в комнате на ферме он, вернувшись на супружескую постель в городском доме, тут же, не остыв, брал Терезу.
Почему? Потому что она красива лицом и фигурой и красоты её домогались многие? Однажды Габи сообщила капитану, что в её пансионе появилась новенькая девственница и она, Габи, готова дать руку на отсечение, что это то, что надо Жустиниано Дуарте да Роза, и готова обменять её на Терезу.
— У меня целый список на Терезу Батисту.
Капитан не дозволял, чтобы болтали о его женщине. Кто не помнит случая с Жонгой, компаньоном по процветающей плантации? Он потерял и плантацию, и способность работать правой рукой да чуть не лишился жизни, его спас врач из Санта-Каза, и только потому, что заговорил с Селиной, шедшей с берега реки. Как только Габи закрыла рот, Жустиниано Дуарте да Роза чуть не разнёс её пансион.
— Список? Так покажи мне его, я хочу знать этих сукиных детей, которые осмелились… Где этот список?
Ранних посетителей пансиона тут же сдуло ветром, Габи с трудом пыталась успокоить разбушевавшегося капитана, говоря, что никакого списка нет, что это она образно выразилась, хваля красоту Терезы.
— Нет нужды хвалить.
Однако, несмотря на запрет капитана, Терезу хвалили и обсуждали многие, как и надеялись, что и до них дойдёт очередь, и в списке, конечно, секретном, появлялись новые имена. Выходит, в такой большой стране нет красивее и желаннее, чем его Тереза, и капитан гордился тем, что владел таким сокровищем, на которое зарится даже доктор Эмилиано Гедес, миллионер и фидалго. Жустиниано её показывал на петушиных боях и когда принимал у себя на ферме одного фазендейро, да в магазине — бродячему торговцу, он вызвал девчонку, чтобы она подала кофе и кашасу, наслаждаясь завистью гостей, но, пожалуй, больше гордился петухом Клаудионором — непобедимым чемпионом и свирепым матадором.
Красота Терезы мало тревожила бы капитана, если бы не её работа в магазине, где её лицо, фигура, добрая улыбка и хорошее обращение с покупателями приносили прибыль в чистых деньгах. В постели же капитана имели значение другие ценности. Дорис, например, была страшна и больна чахоткой, но столько, сколько прожила, была ему необходима. Так почему же Тереза столько времени была в супружеской постели?
Может быть, кто знает, потому, что ни разу не отдалась ему по-настоящему? Послушная, да, целиком и полностью исполняющая все его приказы и капризы безо всякого писка, но только потому, что боялась схлопотать наказание палматорией, ремнём или плёткой из сыромятной кожи. Он приказывал — она исполняла, никогда никакой инициативы, только подчинение везде и во всём. Дорис, так та в постели не знала меры и сама предлагала всевозможные варианты, затыкая за пояс девиц Венеранды. Тереза же молча и быстро исполняла то, что требовалось. Но одним послушанием и исполнением приказов капитан, похоже, удовлетворён не был, хоть послушания он добился, сломив её волю, научив страху. В этом он был мастак. И пускал в ход палматорию, а если нужно, и плеть, чтобы девчонка вновь не взбунтовалась и пребывала в страхе. Страх — то, что правит миром, как же без страха?
Но, прежде чем выставить Терезу вон, продать или обменять её на какую-нибудь у Габи или Венеранды — Тереза была достойна быть у Венеранды, для столичных завсегдатаев это лакомый кусочек, — или отдать её доктору Эмилиано, возможно, капитан хотел завоевать её целиком, видеть её влюблённой, униженной, просящей, сознательно возбуждающей его, как все остальные, начиная с Дорис? Ещё один брошенный самому себе вызов? Кто мог это знать при столь замкнутом характере капитана?
Большинство же, включая кумушек, почтеннейшего судью и кружка эрудитов, сходились на том, что столь долгое пребывание Терезы в доме капитана объяснялось зреющей красотой Терезы Батисты, которой совсем скоро исполнялось пятнадцать лет: маленькие твёрдые груди, округлые бёдра, этот медно-золотистый оттенок кожи. Кожа как у персика — по поэтическому сравнению судьи и барда, — к сожалению, не многие способны оценить справедливость образа из-за незнания заморского фрукта. Маркос Лемос, бухгалтер завода, решил, основываясь на национальных богатствах природы, сравнить красоту Терезы с медовым вкусом сахарного тростника и мягкостью сапоти. Имя Маркоса Лемоса значилось одним из первых в списке Габи.
