Старший из Гедесов проводил её взглядом до зарослей кустарника, куда она немедленно удалилась.
— Кто бы мог подобное представить, такая достойная сеньора!
Тереза вошла в гостиную, принесла кофе, Эмилиано Гедес тут же забыл о доне Брижиде и обо всём на свете. Пригладил усы, оценив служанку. В женщинах он знал толк и не мог сдержать изумления: Боже праведный!
— Спасибо, дочь моя! — Он мешал сахар ложечкой, не отрывая глаз от девушки.
Доктор Гедес был высокого роста, худой, с седыми волосами, пышными усами, крючковатым носом, сверлящим взглядом и ухоженными руками. Стоя к нему спиной, Тереза наливала кофе капитану. Эмилиано оценивающе оглядел её фигуру, обтянутую платьем Дорис. Ничего себе! Ещё не совсем сформировавшаяся, но чуть позже, если её холить и лелеять, будет просто великолепна.
Выпив кофе, доктор и капитан поехали смотреть скот. Эмилиано отобрал лучших коров, договорился о цене. По возвращении, когда были уточнены последние детали сделки, доктор поблагодарил капитана у дверей дома, но приглашение спешиться отверг.
— Большое спасибо, я тороплюсь… — Он поднял хлыст, но, прежде чем стегнуть лошадь, спросил, поглаживая усы: — А не могли бы вы добавить к продаваемой партии и тёлочку, что у вас в доме? Назначьте цену, я заплачу, сколько скажете.
Капитан понял не сразу.
— Тёлочка в доме? О чём вы, сеньор?
— Я говорю о девчонке, вашей служанке. Мне нужна горничная.
— Это моя подопечная, сеньор, сирота, мне отдали её на воспитание. Я не вправе ею распоряжаться. Если бы не это, она была бы вашей. Прошу извинения, что не могу услужить.
Сеньор Эмилиано, опустив хлыст, слегка шлёпнул себя по ноге.
— Оставим это. Пришлите мне коров. До свидания.
Всё это было сказано голосом человека, привыкшего испокон веку повелевать. Тронув серебряными шпорами коня, он резко натянул поводья и, подняв животное на дыбы, гордец, заставил его развернуться. Капитан инстинктивно подался назад. Доктор взмахнул хлыстом, копыта, взметнув пыль, ударили оземь. Терпение. Будь она его, он бы тоже не назначил цены.
Эмилиано заметил, как поблёскивают её глаза — блеск ещё не обработанного бриллианта, который должен попасть в руки опытного ювелира. Девушка необычайно хороша. Он обратил на неё внимание, ещё когда встретил на дороге, с узлом белья на голове она шла к ручью, чуть покачивая уже округлыми бёдрами. Хорошо ухоженная, живущая в достатке и ласке, она станет божественным созданием. Но этот Жустиниано, человек с животными инстинктами, не способен видеть в необработанном минерале будущую драгоценность, не может ни огранить, ни отполировать оказавшуюся в его руках по несправедливости судьбы вещь. Если бы она попала к нему, Гедесу, он бы превратил её, приложив все усилия, спокойствие, выдержку, в королевскую жемчужину. Ах, какой блеск в её чёрных глазах! Сколь несправедлива судьба по отношению к этой девчонке!
Капитан Жусто с веранды своего дома видит удаляющегося горячего скакуна, дорогого жеребца в серебряной сбруе, поднятый на дыбы, он даже напугал его. Жустиниано Дуарте да Роза играет золотыми кольцами своего ожерелья. Всё это сорванные им зелёные плоды. С наибольшим трудом досталась ему Тереза. Захоти он продать её, доктор Эмилиано Гедес, самый старший из Гедесов, владелец земель и бесчисленной обслуги, заплатил бы за неё хорошую цену и стал бы питаться объедками со стола капитана. Но нет нужды её продавать. По крайней мере пока.
24
Зимние дожди увлажнили потрескавшуюся от засухи землю, стали прорастать семена, придёт время, поднимутся всходы и принесут урожай. По случаю святых праздников девять и тринадцать дней подряд читались молитвы, девушки распевали кантиги, тянули жребий на суженого, давали обеты; на дорогах, ведущих на фермы, слышались звуки гармоник, всю ночь напролёт молодёжь танцевала, пускала фейерверки, после молитв и просьб, адресованных святым, танцы, ликёр, кашаса, флирт, любовь прямо тут же, в зарослях кустарника, под смех и слёзы. Месяц июнь — месяц кукурузы, апельсинов, тростника, чаш с кукурузной кашей, фруктовых ликёров и ликёров из женипапо, накрытых столов, освящённых алтарей Святого Антония — покровителя брачующихся, Святого Иоанна — брата Иисуса, Святого Петра — покровителя вдовствующих, школы на каникулах. Месяц зачинать будущее потомство.
В гостиной почтеннейшего судьи Эустакио Фиальо Гомеса Нето, или Фиальо Нето, автора пылких сонетов, ярко горят огни. Пришедшие гости приветствуют сеньору Беатрис Маркондес Гомес Нето, супругу судьи, которая, как правило, живёт в столице штата, присматривая за сыновьями: «В столице за детьми нужен глаз и глаз, нельзя оставлять молодёжь без присмотра там, где полно соблазнов».
И доне Беатрис зимние дожди пошли на пользу — всего за четыре месяца, от приезда в феврале до приезда в июне, она помолодела на десять лет. Лицо стало гладким, натянутым, ни единой морщинки, тело стройное, груди поднятые, говорящие о тридцати вёснах, не больше. Упаси нас Боже от такого бесстыдства, как прошипела разволнованная после посещения дома судьи Понсиана де Азеведо: «Эта дамочка — ходячая слава нашей современной медицины». Для Понсианы пластическая хирургия была преступлением против религии и добрых нравов. Изменять данное Господом лицо, подрезать кожу, подшивать груди и кто ещё знает что — это отступничество! Марикиньяс Портильо была не согласна, она не видит в том никакого греха, она этого никогда не делала, это так, потому что стара и бедна, но супруга судьи живёт в столице, посещает высшее…
— Высшее и низшее, кума, больше низшее, чем высшее, — обрезала её непреклонная дона Понсиана. — Ей же перевалило за сорок, а она опять девочкой смотрится, да ещё китаянкой…
Что касается теперешних миндалевидных глаз доны Беатрис, то она, это очевидно, пожертвовала прежними большими меланхолическими глазами, смотревшими умоляюще и принёсшими в своё время большой успех супруге судьи и, к несчастью, много морщин и гусиных лапок вокруг них.
— За сорок? Неужели?
Больше сорока, уверена. Несмотря на богатое наследство и широкие родственные связи, она выходить замуж не торопилась, ждала гордого охотника на приданое, чтобы заставить услышать даже глухих, что одинокая дона Беатрис содействовала прогрессу. Сыну Даниэлу, который здесь присутствует, двадцать два года, он второй ребёнок. Первый Исайас, ему скоро исполнится двадцать семь; между ними была девочка, она умерла от гриппа. Исайас в декабре оканчивает медицинский факультет. Так вот, Марикиньяс, чтобы вы знали, о каких невинных детках печётся дона Беатрис в Баии, ради кого она бросает мужа в объятия любовницы, — это двое взрослых парней и Вера. Веринья тоже совершеннолетняя, ей уже двадцать, которая никак не окончит гимназию, но уже третий раз помолвлена. Сеньора пребывает в Баии, предаваясь картёжной игре и прочим азартным радостям, а изображает добродетельную жену, приносящую себя в жертву детям. А мы тут — сборище полоумных старух, судачащих о чужой жизни. Разве не так, смеётся добрая Марикиньяс Портильо; другие, однако, соглашаются с Понсианой де Азеведо, так хорошо знающей жизнь семейства почтеннейшего судьи от знакомых и соседей доны Беатрис! Каждый день супруга судьи идёт играть к таким же, как она, подругам или на свидание с доктором Илирио Баэтой, профессором университета, который был её любовником на протяжении двух десятков лет, очень похоже, что это он, ещё будучи студентом, лишил её невинности. Однако наставлять рога судье для неё мало, ей ещё нужно обводить вокруг пальца известного эскулапа, встречаясь с молодыми людьми. Вот этим-то и объясняется необходимость всё время подтягивать лицо, тренировать тело, подправлять глаза и подшивать грудь и кто знает, что ещё? Зависть распирает грудь кумушек, во рту у них появляется горечь, язык становится злым.
