Нет, Эмилиано, не вспоминай больше, отведи от меня свои лукавые глаза, давай вспомним другие моменты. Всё, что было между нами, — сплошная идиллия, и есть о чём вспомнить. Сладкий Мёд, не будь глупой, наша идиллия началась и кончилась в постели. А о чём ты вспомнила, почувствовав запах мужского одеколона, совсем недавно, когда ты меня готовила к неизбежной встрече с торжественностью смерти политического деятеля? Ах, Эмилиано, все воспоминания, ароматы и насаждения для меня кончены. Нет, Тереза, радость и удовольствие — это то наследство, что я тебе оставляю, единственное, на другое мне не хватило времени.
Ещё когда они только что приехали в Эстансию и была закончена перестройка дома, поставлены новые ванные комнаты, доктор стал обучать Терезу принимать солёные и масляные ванны. По утрам — сильный душ и купание в реке. Вечером или ближе к ночи — тёплая ароматная ванна. Аромат на выбор, всё на стеклянной полочке в ванной. Но Тереза ничего, кроме дешёвых и сильных духов «Лориган де Коти», которыми обычно пользовались проститутки в пансионе Габи, не знала, а Эмилиано, как она поняла, отдавал предпочтение другим, без сомнения, иностранным. Употреблял он их после бритья.
Чтобы доставить ему удовольствие, Тереза однажды, приняв ванну, надушилась его одеколоном и легла в постель. Почувствовав исходивший от Терезы запах, Эмилиано долго взахлёб хохотал:
— Что ты сделала, Тереза? Это же мужской одеколон.
— Я видела, что он вам нравится, и подушилась, чтобы доставить вам…
Стройная, формирующаяся девушка с прекрасными бёдрами, доктор перевернул её спиной к себе: от корней волос до кончиков пальцев на ногах, вся, вся целиком она была в распоряжении доктора, и он её обрабатывал, как хозяин землю.
Со временем Тереза познакомилась с духами и их употреблением. Когда доктор брился, она сама опрыскивала его одеколоном: лицо, усы, волосатую грудь. Ей нравилось вдыхать этот терпкий аромат. Иногда он брал из её рук пузырёк и капал ей капельку на грудь, потом переворачивал и видел, как начинали дрожать её бёдра. Каждое движение, каждое слово, каждый взгляд, каждый аромат имел своё собственное значение.
Ах, Эмилиано, не вспоминай теперь эти моменты, дай мне осознать твою смерть и получить оставленное тобой наследство — радость и удовольствие.
27
Случалось, что доктор рассказывал Терезе ходящие о них сплетни, которые их развлекали, вызывая смех.
Круг кумушек, прослышавших о висящем в спальне доктора большом зеркале, превратил в своих сплетнях это одно во множество зеркал, которыми увешаны все стены спальни, естественно, для отражения эротических игр. Что правда, то правда, зеркало в спальне отражало кровать, голые тела и их ласки; именно с этой целью доктор и выбрал большое и поместил его в спальне. Но оно было одно-единственное, а языки сплетниц превратили его в дюжину. Уроков, которые Тереза давала уличным ребятишкам, тоже не оставили кумушки без внимания, и онад объявили сенсационную новость: всё это Тереза делает с одной-единственной целью — стать учительницей начальной школы, если вдруг богач её бросит. Будучи непоследовательными, святоши одновременно обсуждали и возможных кандидатов на замещение должности богача в объятиях Терезы, ведь наскучит же она ему когда-нибудь, Обвиняя Эмилиано в шпионаже, Тереза, шутя, спрашивает его: каким образом он получает всю эту информацию, если больше отсутствует в Эстансии, чем присутствует. Да и Алфредан возвратился на завод, но всё, что о докторе говорят, до его ушей доходит.
— Я знаю всё, Тереза, о тех, кто меня интересует. И не только о тебе, Сладкий Мёд, но и моих родственниках, о каждом, что он делает, что думает, даже тогда, когда не выказываю интереса.
Горечь в голосе Эмилиано? Пугаясь, Тереза ищет возможность отогнать заботы, дела, печали и пытается рассмешить его.
— Доктор сулит мне столько кандидатов, что, похоже, хочет от меня освободиться.
— Сладкий Мёд, никогда не говори ничего подобного, даже в шутку, я тебе запрещаю. — Он целует её глаза. — Ты даже не представляешь, как мне тебя будет не хватать, если вдруг ты меня оставишь. Иногда я думаю, что ты здесь устала, всё время одна, жизнь замкнутая, грустная.
Тереза больше не смеётся, она серьёзна.
— Я не считаю, что у меня грустная жизнь.
— Это правда, Тереза?
— У меня есть чем заняться, когда сеньор отсутствует: дом, дети, которых я учу, рецепты кухни, которые осваиваю, музыка, да у меня нет свободной минуты…
— Даже чтобы думать обо мне?
— О вас я думаю всегда. Когда вы задерживаетесь, я грущу. Вот это то, что меня печалит, но я знаю, что быть по-другому не может.
— Ты хотела бы, чтобы я всё время был здесь, Тереза?
— Я знаю, что вы не можете, так зачем же хотеть? Я просто об этом стараюсь не думать и довольствуюсь тем, что имею.
— То, что я даю тебе, это так мало! Тебе что-нибудь надо? Почему ты ничего не просишь?
— Потому, что не люблю просить, и потому, что мне всего хватает. Того, что сеньор даст мне, достаточно, я даже не всегда знаю, что с этим делать. Но я молчу, и вы мо знаете.
— Знаю, Тереза. А ты? Ты знаешь, Тереза, что мне тоже грустно, что я то уезжаю, то приезжаю? Послушай, Сладкий Мёд, я думаю, что не смогу жить без тебя. Когда я далеко от тебя, у меня одно-единственное желание — быть с тобой.
Шесть лет — целая жизнь, столько всего вспомнишь. Столько? Нет, драматического — ничего, ничего не было, как не было ничего сенсационного или достойного страниц романа, только жизнь и её спокойное течение.
— Моя жизнь достойна пера писателя, это роман… — патетически утверждает портниха Фауста, обшивающая сеньор города.
Это не жизнь Терезы в Эстансии; спокойная и весёлая, чем она может заинтересовать писателя? Самое большее — послужить тому, кто напишет о ней песню или романс. В отсутствие доктора она занята мелкими домашними делами, чтобы заполнить время ожидания, когда он здесь — радость. Идиллия любовников, в которой нет ничего достойного, чтобы о том рассказывать. Во всяком случае, внешне. Однажды, смеясь, она показала доктору стихи, посвящённые ей и отправленные ей по почте поэтом Аминтасом Руфо, которого посетило вдохновение в момент, когда он отмерял ткань в магазине своего отца.
— Если вы обещаете не сердиться, я покажу вам одну вещь. Я сохранила её, чтобы показать вам.
Письмо пришло по почте, адресовано оно было доне Терезе Батисте, улица Жозе де Доме, номер 7. В конце; второй страницы был написан адрес и имя поэта: Аминтас Флавио Руфо, безнадёжно влюблённый поэт. Положив голову на плечо Терезы, доктор прочёл написанные вирши.
— Ты достойна лучшего, Сладкий Мёд!
— Но это хорошие стихи…
— Хорошие? Ты так считаешь? Когда человек считает что-нибудь хорошим, оно — хорошее. Но это не мешает быть ему плохим. Эти стихи очень плохие. Глупые. — Он вернул Терезе страницы, исписанные каллиграфическим почерком. — Чуть позже, Тереза, мы пойдём на улицу и зайдём в магазин, где работает этот поэт…
