— Кристован, иди сюда скорее.
Простыня лежит на столе, служанка показывает пятна, они уже высохли. Марина трогает их ногтем:
— Какая мерзость!
Входят Кристован и падре Винисиус.
— Что это за простыня?
Падре ответ не нужен, он и так догадался. Возмущённый, он приказывает:
— Нина, унесите простыню. Немедленно. — И, обращаясь к Марине: — Дона Марина, пожалуйста…
Привлечённые голосами, входят Тулио и врач Амарилио и подходят к столу.
— Что здесь происходит? — хочет знать итальянец. Марина в обычном для неё нервном состоянии.
— Вам известно, что он умер на ней? Это же распутство… А зеркало в спальне видели? Хотелось бы знать, как вам удастся заткнуть рот сплетникам? Если они узнают, как это случилось, известие станет всеобщим достоянием! Эмилиано Гедес умер на…
— Если сеньора не перестанет кричать, как истеричка, все всё узнают мгновенно и из ваших уст. — Тулио поворачивается к Кристовану: — Дорогой, уведите вашу жену отсюда, пускай она побудет возле Апы, она одна у постели усопшего.
Это приказ, первый приказ, отданный Тулио Бокателли.
— Иди, Марина, — говорит Кристован. Тулио объясняет падре и врачу:
— Мы положим его в санитарную машину так, как будто ему только что стало плохо; инфаркт или кровоизлияние — это по вашему усмотрению, доктор Амарилио. Ни на ком он не умирал — человек его положения должен умереть пристойно, по дороге в больницу с завода.
Слышится сирена приближающейся санитарной машины, будящей жителей города. Вскоре она останавливается у особняка. Санитары выходят из машины, неся носилки.
— Будет лучше, если вы, доктор Амарилио, поедете с ним до Аракажу. Чтобы соблюсти видимость происходящего.
Нет, этому кошмару не будет конца! Но, подумав о счёте, который он представит семейству Гедесов, врач соглашается. По пути он заглянет домой, чтобы успокоить ожидающую его Веву. Позднее он ей всё расскажет.
Тулио, падре Винисиус и Нина направляются в спальню, тогда как врач и Лулу идут навстречу санитарам. Сирена санитарной машины разбудила детей соседей и психоаналитика Олаво Биттенкура, чтобы поддержать оставленную им Any. И как это он заснул? Он вышел покурить, сел в гамак и уснул, заслужит ли он у неё прощение? Торопливо возвращаясь в дом, он сталкивается с Терезой.
Тереза входит в спальню, она как будто не видит ни родственников, ни близких покойного. Подходит к постели, смотрит в молчании на лицо усопшего любимого человека.
— Уберите эту дрянь отсюда! — кричит Марина.
— Прекрати сейчас же, porca Madona! — не выдерживает Тулио.
Тереза, ничего не слыша, будто она одна в комнате, склоняется над телом доктора, трогает его лицо, усы, губы, полосы. «Пора ехать, Эмилиано. Они увезут твой труп, ты же поедешь со мной». Она целует его глаза и улыбается ему. Потом, точно поднимает любимого, любовь, её любовь, поднимает, выходит из комнаты. На носилках санитары выносят тело заводчика, директора банка, предпринимателя, землевладельца, выдающегося гражданина — он должен умереть достойно, в санитарной машине по дороге в больницу, умереть от инфаркта или кровоизлияния, как сочтёт нужным доктор Амарилио.
37
— Гнилая кровь, Тереза. Гнилая кровь — моя и моих родственников.
Прошло два часа, не больше, но они показались Терезе вечностью. Эмилиано рассказывал и комментировал события сурово и резко, не подбирая слов. Никогда Тереза не думала, что может услышать такой рассказ от док-юра, да ещё в таких выражениях, о братьях, сыне и дочери. В доме любовницы он никогда не говорил о семье, а если что-то и сказал за эти шесть лет их совместной жизни, то только положительное. Однажды он показал ей портрет Апы, молоденькой девушки с голубыми отцовскими глазами и таким же чувственным ртом. «Она прекрасна! — сказал он ей. — Это моё сокровище». Вечером того майского воскресенья Тереза поняла, сколь велико несчастье Эмилиано, оно было значительно больше, чем она могла предполагать, слыша какие-то намёки, брошенные в сердцах слова и разговоры друзей и недругов, обращала внимание и на молчание Эмилиано. Сколько же стоило ему труда держаться, быть сердечным, любезным, всегда улыбаться ей и друзьям, храня про себя горький опыт и накапливающуюся жёлчь. Потом чаша его терпения переполнилась, и он излил душу Терезе:
— Гнилая кровь, гнилой род, вырождающийся.
И всё же два человека из его близких не разочаровали его и не обманули доверия. Это Изадора и Тереза. Вспомнив Изадору, бедную портниху и образцовую жену, заводчик решил отменить данное Алфредану поручение относительно Тулио Бокателли: не убивать зятя, дать ему возможность проявить себя.
— Здоровая кровь, Тереза, у выходцев из народа. Что бы я ни дал, чтобы снова стать молодым и иметь от тебя детей, о которых я мечтал.
Плутая по скользким и крутым тропинкам воспоминаний, он дошёл до клятв в любви. Высказав ей с горечью и злобой то, что никогда бы не мог доверить ни родственнику, ни компаньону, ни другу, доктор обнял её и, целуя в губы, посетовал:
— Поздно, Тереза, слишком поздно понял я то, что давно надо было мне понять. Теперь иметь детей поздно, но жить не поздно. В этом мире у меня ты одна, Сладкий Мёд, и как я мог быть таким мелочным и несправедливым?
— Несправедливым ко мне? Мелочным? Не говорите так, это неправда! Вы мне дали всё. Кто я такая, чтобы заслуживать большего?
— Прогуливаясь на днях с тобой по дороге к порту, я вдруг подумал: а вдруг я внезапно умру? Ты ведь останешься без гроша, и тебе придётся тяжелее, чем было прежде. Теперь твои потребности возросли. Ведь мы уже шесть лет вместе, а я даже о том не подумал. Думал только о себе, а не о тебе…
— Не говорите так, я не хочу это слышать.
— Завтра же утром позвоню Лулу и попрошу немедленно приехать, чтобы переписать этот дом на твоё имя и добавить пункт в моё завещание, который бы обеспечил тебя после моей смерти. Я ведь старик, Тереза.
— Не говорите так, пожалуйста… — Она повторила: — Пожалуйста, я прошу.
— Хорошо, больше ни слова, но необходимые меры я приму. Чтобы хоть как-то исправить несправедливость: ты мне даёшь покой, радость, любовь, а я держу тебя взаперти, заботясь только о своём комфорте, держу как вещь пли пленницу. Я — хозяин, ты — рабыня, ты ведь и сейчас называешь меня — сеньор. Я такой же плохой для тебя, как капитан. Другой капитан, Тереза, вылощенный, отутюженный, но, по сути дела, такой же. Эмилиано Гедес и Жустиниано Дуарте да Роза одинаковы.
— Ах, не сравнивайте себя с ним! Никогда не было, нет и не будет таких разных людей, как вы и капитан. Не оскорбляйте меня, оскорбляя себя. Если бы вы были таким же, я бы не была здесь и не плакала по вашим родственникам. Зачем? Если даже о себе я не плачу? Не сравнивайте себя с ним — это меня оскорбляет. Для меня вы были хорошим всегда, научили быть порядочной женщиной и любить жизнь.
