Он пригладил рукой ее волосы. Она сглотнула. Сдерживаться было трудно.
— Почитай мне, — внезапно попросила она.
— Что? — В его глазах светилось непонимание.
Она посмотрела на книги на прикроватной тумбочке.
— Мне нужно многое обдумать, — сказала она. — То, что сказал Себастьян, то, что случилось прошлой ночью… Мне нужно поспать, но я слишком взвинчена. В детстве, когда я не могла уснуть, мама читала мне вслух, чтобы я успокоилась.
— Я напоминаю тебе маму? Нужно срочно поискать другой одеколон — побрутальнее.
— Нет, просто… просто я подумала, это было бы здорово.
Он потянулся к стопке книг:
— Есть какие-нибудь конкретные пожелания? — Сверху лежала «Повесть о двух городах». Старая, в кожаном переплете, с золотым тиснением на обложке. — Диккенс — это всегда интересно.
— Я уже читала. В школе, — улыбнулась Клэри. — Но уже ничего не помню, так что могу послушать еще раз.
— Отлично. Мне говорили, что я выразительно читаю.
Он открыл книгу. На титуле была какая-то надпись. Чернила уже выцвели, и прочесть ее было трудно, но Клэри смогла разобрать: С надеждой, Уильям Эрондейл.
— Кто-то из твоих предков, — сказала она и провела пальцем по бумаге.
— Да. Странно, что эта книга оказалась у Валентина. Наверное, перешла от моего отца.
Джейс наугад открыл книгу и начал читать:
«Он посидел так еще минуту, потом отнял руку от лица и заговорил спокойно:
„Не бойтесь выслушать меня. Не пугайтесь, что бы я ни сказал. Я все равно что умер, давно когда-то, в юности. Вся моя жизнь — это только то, что могло бы быть“.
„Нет, нет, мистер Картон! Я уверена, что лучшая часть жизни у вас еще впереди, я уверена, что вы можете стать гораздо, гораздо достойнее себя самого!“»
[14]
.
— А… я помню эту историю, — сказала Клэри. — У них любовный треугольник. Она выберет скучного парня.
Джейс тихо усмехнулся:
— Ну, это для тебя он скучный. Кто знает, от кого писались кипятком викторианские леди.
— Знаешь, а это правда.
— Что викторианские леди писались кипятком?
— Нет. Что ты здорово читаешь.
Клэри прижалась щекой к его плечу. Именно в такие моменты ей было еще больнее, чем когда он ее целовал. Если бы он был ее Джейсом!
— Выразительный голос и стальной пресс, — сказал Джейс и перевернул страницу. — Чего еще можно желать?
17. Прощание
Вечерочком на закате по причалу я гулял,
Там девица молодая тосковала без огня,
Говорила-причитала: «Нету парня у меня.
Не найдется молодца ли, кто девицу б забавлял?»
Менестрель ее услышал и на помощь прибежал…
— Нам обязательно слушать эти вопли? — возмутилась Изабель, топая каблучком по полу кабины.
— Эти «вопли» мне нравятся, девушка. Раз я за рулем, мне и музыку выбирать, — ответил Магнус.
Он и вправду сидел за рулем. Саймона удивило, что колдун умел водить машину, хотя ничего такого особенного в этом не было. Магнус жил на свете много веков, и ему явно не составило труда выделить недельку-другую на курсы вождения. Но интересно, какая дата рождения в его правах?
В кабине было тесно, все четверо жались на одном сиденье. Саймон не ожидал, что Изабель поедет. Он вообще думал, что они отправятся вдвоем с Магнусом, но Алек настоял на своем присутствии (к большому недовольству Магнуса, считав шего эту затею «слишком опасной»), а потом, когда Магнус уже завел двигатель, прибежала Иза бель.
— Я поеду с вами, — заявила она, и никто не решился протестовать.
Изабель была одета в джинсы и фиолетовую замшевую куртку, которую наверняка утащила из шкафа Магнуса. Ее стройные бедра опоясывал ремень с оружием. Она прижалась к Саймону, выбившаяся прядь ее волос щекотала ему лицо.
— А это вообще кто? Феи какие-то? — спросил Алек, бросив хмурый взгляд на CD-плеер, который играл без всякого диска. Магнус просто прикоснулся к нему, и зазвучала эта хрень.
Магнус не ответил, и всем показалось, что он прибавил звук.
Дева к зеркалу ступила, прибрала свои власы
И поправила одежды изумительной красы.
Долго шла по переулку и искала, где же он —
Добрый молодец прекрасный, и в нее чтоб был влюблен.
Все-то ноженьки стоптала, все-то слезы пролила:
Добры молодцы все — геи. Вот такие, брат, дела.
Изабель хмыкнула:
— Добры молодцы все — геи. Ну, в этом грузовике уж точно. Кроме тебя, Саймон.
— Да, ты заметила? — засмеялся Саймон.
— Я считаю себя бисексуалом, — уточнил Магнус.
— Пожалуйста, никогда не говори этого при моих родителях, — попросил Алек. — Особенно при отце.
— Я думал, твои родители не против того, что ты… ну, гей, — удивился Саймон.
— Мама смирилась с этим, — ответил Алек. — А папа… папа — нет. Однажды он спросил меня, как я стал геем.
Изабель напряглась.
— А как ты стал геем? — спросила она. — Алек, ты мне этого не рассказывал.
— Надеюсь, ты сказал ему, что тебя укусил паукгей, — неловко пошутил Саймон.
Магнус хмыкнул, а Изабель смутилась.
— Я перечитал все комиксы у Магнуса, так что понимаю, о чем ты, — засмеялся Алек.
— Голубые пауки — большая редкость, — сказал Магнус и вскрикнул: Алек ущипнул его за ляжку. — Ладно, проехали.
— Ну, не хочешь говорить — и не надо. — Изабель явно была раздражена тем, что не поняла шутки. — Папа все равно из Идриса возвращаться не собирается.
Алек вздохнул:
— Прости, что разрушаю твой образ счастливой семьи, Из. Знаю, ты хочешь верить в то, что папа не против, что я гей, но это не так. И знаешь, я чувствую себя изгоем. Это проявляется в тысяче незаметных мелочей. Когда мы с Магнусом путешествовали и я звонил родителям, папа никогда не спрашивал, как у Магнуса дела. Когда я выступаю на заседаниях Совета, меня никто не слушает. Надеюсь, потому что я молод, но, боюсь, тут другая причина. Когда мама разговаривает с подругами о внуках, они замолкают, когда я вхожу. Ирина Картрайт прямо сказала мне: жаль, что твои голубые глаза никому не перейдут по наследству. Это, конечно, не ножевая рана. Скорее миллион маленьких порезов о бумагу каждый день.
— Алек, — начала Изабель, но тут впереди показался знак: деревянная табличка в форме стрелы со словами «Ферма „Три стрелы“».
