Мой собеседник пожал плечами:
— Фамилия моего деда Гассоне. Но в возрасте двадцати пяти лет он принял христианство и стал называться Пьер де Нострдам. Родители крестили меня и воспитали в католической вере.
Он выпрямился. Мягкая манера его говорить вдруг изменилась. Исчезла невозмутимость; нет, угрозы со стороны Нострадамуса я не чувствовала, но он словно бы внезапно отстранился: смотрел не на меня, а куда-то за меня, по ту сторону, словно вглядываясь в грядущие годы и даже столетия. У меня по спине пробежал холодок.
— Я не соблюдаю еврейских обычаев, но скажу вам, что миром будет править народ Израиля, хотя когда именно это случится, еще скрыто во мраке веков.
Теперь я не сомневалась, что передо мной настоящий провидец.
Нострадамус встал и вскинул голову. Словно прислушивался к чему-то, хотя до моего слуха не доносилось никаких звуков.
Потом опустил голову и поглядел на меня; лицо его вытянулось от жалости и огорчения.
— Кажется, сюда идет господин Ролин… Госпожа Стаффорд, у меня есть что сказать вам.
Через несколько секунд шаги по ступеням лестницы услышала и я.
Мишель Нострадамус поднял обе руки с испачканными грязью ладонями.
— Поверьте, мне очень жаль, — проговорил он. — Простите меня.
Я тоже встала, не отрывая взгляда от его лица:
— Нет, это вы простите меня, ведь пророчество, связанное с моей судьбой, уже стоило вам свободы, а возможно, будет стоить и жизни.
Дверь распахнулась, вошел Жаккард, а за ним и страж, стоявший у двери в камеру. Они внесли три предмета: неглубокую миску, наполненную водой, медный сосуд на трех ножках и деревянную палочку.
Нострадамус установил треножник перед скамьей, осторожно водрузил на него миску с водой.
Жаккард и страж вышли, причем, уходя, голландец бросил на меня испытующий взгляд. Но я сделала вид, что ничего не заметила.
— Отойдите как можно дальше и отвернитесь, пожалуйста, — мягко проговорил Нострадамус.
Я повиновалась. Оказавшись всего в нескольких дюймах от стены, я ничего уже не слышала, не видела и едва дышала — так сильно билось в груди моей сердце. В камере стояла полная тишина. Я понятия не имела, что сейчас произойдет, все было совсем не так, как с сестрой Элизабет или с Оробасом.
Вдруг сверкнула яркая вспышка золотистого пламени, осветившего всю стену. Я повернулась, чтобы посмотреть, что там такое.
Но огня не увидела. Нострадамус сидел перед треножником и сосредоточенно смотрел на миску с водой. Глаза его были широко раскрыты, я даже боялась, что они сейчас выскочат из орбит. Медленно, очень медленно он опустил палочку в воду.
Не отрывая от воды все того же пугающего меня взгляда, он трижды кивнул.
Потом раскрыл рот.
— Когда ворон в петлю влез — пес соколом вспорхнул с небес, — проговорил он каким-то неестественным голосом. — Хочешь осадить быка — поищи медведика. Другого времени больше не будет…
Он умолк.
Потом вынул из воды палочку, поднял ее выше и ткнул в мою сторону:
— Ее рука, что касается чаши. Чаша принадлежит Совету десяти. И должен он испить ее еще до того, как четвертая жена взойдет к нему на ложе. Иначе явится сын по имени Уильям. Да, он явится, и это будет тот самый король Уильям, что разорвет мир на части.
Нострадамус задрожал и откинулся назад. Уронил палочку на пол. Веки его трепетали.
Дверь распахнулась. Вошел Жаккард и, ухмыляясь, посмотрел на меня. Вид у него был очень довольный.
— Ну вот, теперь мы знаем, что надо делать, — потирая руки, сказал он.
За ним осторожно вполз в камеру напуганный страж. Жаккард приказал ему убрать предметы, которые они давеча принесли. Оба теперь не обращали никакого внимания на выбившегося из сил и устало опустившегося на скамью Мишеля Нострадамуса.
— Вы что, подслушивали под дверью? — возмущенно спросила я.
— А как же! Ясное дело, подслушивал! — ответил Ролин, нимало не смутившись, и обеими руками вытолкал меня из камеры.
Жаккард так и сиял от радости. Я подумала даже, что он сейчас закружит меня в какой-нибудь безумной пляске, как те люди, что веселились на городской площади Гента.
— Пойдемте-ка сейчас ко мне в комнату, — сказал он, скаля зубы, — и вместе подумаем, что делать дальше.
Не прошло и минуты, как я уже сидела в мягком кресле в увешанной гобеленами комнате, которую Жаккард называл своей. Я сразу обратила внимание на огромную кровать у стенки, и мне стало не по себе. Впервые за все время пребывания в Гравенстеене я задумалась о том, где мне сегодня предстоит спать.
— Выпейте вот это, — настойчиво предлагал мне Жаккард, протягивая чашу с вином.
— Нет, — твердо отказалась я. — Лучше объясните, что вы имели в виду, когда сказали: «Теперь мы знаем, что надо делать»? Лично я не поняла, о чем речь. Что такое Совет десяти?
Жаккард сделал большой глоток из своей чаши и только потом ответил:
— Конечно, откуда вам знать. Совет десяти в Венеции — это пострашнее инквизиции. Настоящее тайное сообщество отравителей. О, если бы вы знали, какие там есть умельцы, ну просто мастера своего дела.
Я похолодела: отравители, значит. Похоже, Нострадамус имел в виду какой-то яд.
— А при чем тут чаша? — с дрожью в голосе задала я следующий вопрос.
— Мне говорили, что в распоряжении Совета десяти имеется особая чаша, чрезвычайно хитроумное приспособление. В основании этой чаши есть специальное отделение, из которого, когда в нее наливают вино, выделяется нужное вещество. Само вино не отравлено. Можно наливать из любой бутылки или там кувшина — из чего хотите, неважно. Но, смешавшись с этим веществом, вино становится ядом. — Он усмехнулся. — Этот трюк придумал сам Борджиа.
— И яд… он сразу убивает того, кто пьет из этой чаши, да?
— Вовсе нет… Этот человек отведает вина и подумает: «А что, неплохо бы мне после обеда слегка вздремнуть!»
Я во все глаза глядела на Ролина и ничего не понимала. Заметив выражение моего лица, он расхохотался.
— Господи, ну конечно, вино убивает жертву! А вы как думали? Ну, может, не сразу: пройдет час — и готово.
Он помолчал немного, не отрывая от меня взгляда и довольно щурясь.
— Но такой исход вовсе не обязателен. Мне рассказывали, что есть очень хитрый яд, состав его разработал кто-то из Совета десяти… Ну вот, если человек выпьет совсем немного, то в результате начинает страдать половым бессилием… или же… да мало ли какие несчастья могут с бедняжкой приключиться. Только полная чаша ведет к фатальному исходу. Но я уверен, Джоанна, уж вы-то найдете способ, как заставить короля выпить все до единой капли.
Я вскочила:
