Я уставилась в пол и поклялась не говорить ни слова тем, кто будет меня допрашивать. А если меня вздернут на дыбу, станут пытать, как сестру Элизабет Бартон, а через несколько лет и моего отца? Достанет ли мне сил молчать?
Но все эти страхи превратились в ничто, когда я вспомнила об Артуре.
— А как же Артур? — задыхаясь, спросила я, обращаясь к Дадли. — Что станет с ним? Я воспитываю своего малолетнего племянника, Артура Булмера. Он сейчас спит наверху. Если вы меня заберете, о мальчике некому будет позаботиться.
— В этом доме полно слуг. — Дадли указал в сторону Чарльза. — Не сомневаюсь, здесь найдется человек, который распорядится, чтобы мальчик не остался без присмотра.
Но мысль о том, что Артур проснется и увидит, что никого нет рядом — ни меня, ни Эдварда, ни его родителей, — была просто невыносима.
Я шагнула к лорду Дадли, сжав перед собой руки. Надо сделать все, чтобы избавить Артура от страданий.
— Умоляю вас, не делайте этого. Артур еще такой маленький. Ему всего пять лет, столько же, сколько и вам было тогда.
Дадли молча смотрел на меня, и на лице его не дрогнул ни один мускул. Ни сочувствия, ни гнева по поводу того, что я упомянула о трагедии, которую ему пришлось пережить в детстве. Совсем ничего. Потом он отвернулся и продолжил отдавать подчиненным приказания:
— Посадите их на повозки. По двое или по трое. И соблюдайте порядок.
Я снова взглянула наверх, туда, где была ниша. Интересно, что сейчас станет делать Джеффри? Если он сумеет благополучно покинуть «Алую розу», это послужит мне хоть каким-то утешением.
— А нишу вон там, наверху, осмотрели? — вдруг спросил Дадли.
Я вздрогнула. Опять Дадли наблюдал за мной; казалось, он читал мои мысли лучше всякого колдуна.
Один из солдат, стуча сапогами, побежал вверх по лестнице.
Я приказала себе молчать и не шевелиться. Но в душе горячо молилась Христу, чтобы Он спас Джеффри.
— Здесь никого, милорд! — крикнул солдат через несколько секунд.
Господь ответил на мои молитвы. Значит, Джеффри потихоньку вышел оттуда еще раньше. Ливрея слуги Кортни — прекрасная маскировка, никто ни в чем не заподозрит его. Джеффри гораздо умнее меня. Ведь он не сомневался: если я выйду, меня обязательно арестуют. И месяц назад тоже предупреждал, что мне опасно жить в «Алой розе».
Кто-то взял меня за руку. А-а, это барон Монтегю, он решил сопровождать меня к выходу. Барон не говорил ни слова. Я подняла голову и посмотрела на его профиль, угрюмый и надменный. Неужели всего только два часа назад этот человек изгнал из моей души давние детские страхи? А час назад предлагал мне руку и сердце, уверяя, что лучшей жены ему не найти?
— Зачем вы это сделали? — вдруг тихо спросил он.
— Что именно? — грустно уточнила я.
— Спустились вниз. Вам надо было спрятаться где-нибудь вместе со своим любовником… дом большой.
— Джеффри Сковилл мне не любовник. И что бы ни случилось сейчас с нами, милорд, я требую подбирать выражения и сохранять по отношению к даме учтивость.
Неодобрительное выражение на лице барона Монтегю сменилось изумлением. Он раскрыл рот и громко расхохотался.
Все повернули головы и уставились на него. Дадли недоверчиво нахмурился.
Но Монтегю это нисколько не смутило. На пепельно-серых щеках его проступил румянец, глаза оживленно сверкали.
— Дадли, вы, случаем, не потеряли приказ о нашем аресте? Нет? Так не стойте столбом, выводите нас поскорее, — заявил барон. — Вы что, ждете, что я стану плакать? Не дождетесь! Я прекрасно знаю, на что вы способны, и приготовился к самому худшему.
Лорд Дадли и барон Монтегю долго смотрели друг на друга с нескрываемой ненавистью. Взяв под руку Монтегю, я поскорее повела его к выходу, надо было поскорей уйти подальше от испытующего взгляда Дадли.
Солнце уже опустилось за горизонт. Наступили серые сумерки, которые совсем скоро должны были смениться темнотой. Я почуяла запах жареной рыбы. Лодочники на берегу готовили на костре ужин.
На Саффолк-лейн нас уже поджидали два запряженных лошадьми длинных и пустых фургона. Рядом с ними стояло и глазело на нас еще около дюжины солдат. Дадли на всякий случай предусмотрительно прихватил с собой побольше народу. Возле «Алой розы» потихоньку собралась толпа зевак. Лондонцы с любопытством разглядывали нас и негромко переговаривались. В голосах их не чувствовалось ни капельки злорадства. Никто не насмехался и не глумился над нами, не выкрикивал оскорбительных слов. Толпа волновалась, и мой взгляд выхватил какую-то старуху, осенявшую меня и барона крестным знамением. Молодой человек, стоявший рядом с ней, сразу же затолкал старуху в толпу, подальше от солдат. Возможно, это была его мать.
Семья Кортни и сэр Эдвард Невилл вышли из особняка вслед за нами. Последним появился Дадли. Он разбил нас на две группы. В первом фургоне должны были ехать Генри и Гертруда с сыном, а также Констанция, старшая фрейлина маркизы; во втором — мы с бароном Монтегю, его сын и сэр Эдвард Невилл.
Проходя мимо нас, Генри Кортни на секунду остановился и посмотрел на барона. И похоже, выражение лица старого друга приободрило его; он глубоко вздохнул и продолжил путь, положив руку на плечо сына. А Гертруда, остановившись, поглядела на меня. В больших карих глазах ее застыла мольба. Потом она пошла дальше, а Монтегю бросил на меня озадаченный взгляд. Наверняка он был удивлен, с чего бы это маркизе Эксетер искать помощи у Джоанны Стаффорд.
В ту ночь казалось, что все эти глупые пророчества нелепы и абсурдны и не имеют под собой абсолютно никаких оснований.
Солдат сделал мне знак, приглашая садиться в фургон первой. Я повиновалась без колебаний. В Стаффордском замке часто говорили, что мой покойный дядюшка герцог Бекингем с первой минуты ареста и до того самого момента, когда он преклонил колени перед палачом, ни разу никому не доставил удовольствия видеть, что ему страшно. Небольшое утешение для его детей, конечно, но все-таки.
Влезть в фургон в платье с пышной юбкой и тесным корсажем мне оказалось не так-то просто. Тем более что серебристая материя была жесткой, словно фанера. Я почувствовала, что кто-то подталкивает меня сзади, а потом послышался треск разрываемой ткани. Ну вот, платье испорчено. Впрочем, какое это сейчас имеет значение. Я отыскала местечко на узенькой жесткой лавке. Остальные арестанты молча забирались внутрь и рассаживались рядом со мной.
Дадли и двое его старших подчиненных уселись, тесно прижавшись друг к другу, у самого выхода. Монтегю воспользовался паузой, чтобы поговорить с сыном. Они сидели совсем близко, и даже при таком тусклом свете я заметила их поразительное сходство. И молча порадовалась тому, что сын внимательно слушает барона. Видно, не такой уж он строптивый и непослушный, как говорил его отец.
— Нет, нет, нет! — закричал кто-то.
И какой-то мужчина, одетый в ливрею дома Кортни, бросился к первому фургону. Это был Джозеф, он бежал, протягивая обе руки к Гертруде. Дадли что-то негромко сказал, и двое его людей кинулись наперерез слуге. Его схватили и бросили на землю. С ужасающим хрустом он ударился спиной о твердые камни мостовой и вскрикнул. Теперь этот слабоумный близнец уже не представляет никакой опасности, но солдаты на этом не остановились. К моему ужасу, они принялись пинать беднягу ногами в живот и даже бить его по голове.
