— А что, любезный, прямо сейчас почините туфлю? — осведомился адвокат.
Турок приложил ладони к ушам, потом ко рту и замотал головой.
— Он глухонемой, — догадался доктор.
— Ясно, — кивнул Ардашев. Он снял левую туфлю и протянул мастеру. Кожаная подметка висела высунутым собачьим языком.
Чеботарь покрутил обувь в руках и кивнул. Указав на табурет, стоящий неподалеку, он скрылся за серой ширмой.
— Подождем, пока отремонтируют, — проронил Клим Пантелеевич.
Вновь застучал молоток башмачника.
— И все-таки я абсолютно уверен в том, что главный чертеж полковника Левицкого где-то надежно спрятан, — провещал Ардашев. — А вот где? Этого пока я не знаю. Но ничего, Николай Петрович, есть у меня мыслишка. Жаль только времени почти не осталось, чтобы ее проверить. Тут бы надо провести мозговую атаку — интеллектуальный штурм, если хотите. А давайте завтра, этак часиков в двенадцать, посидим у Дерекойского моста, рыбки покушаем, порассуждаем, а? Вы не против?
— А почему так поздно?
— С утра много дел. А в полдень — в самый раз.
Вскоре явился обувщик. Он вернул туфлю. Клим Пантелеевич перевернул подошву — по всему краю она была надежно прошита черной дратвой — под цвет кожи.
— Спасибо, любезный, спасибо. Сколько с меня?
Турок покачал головой, давая понять, что ничего не надо.
— Нет, так не годится. Хорошая работа всегда стоит дорого, не правда ли? — Адвокат достал пятиалтынный и бросил на стойку.
Сапожник поклонился и приложил руки к груди.
Уже на улице доктор, потеряв всякое терпение, выпалил:
— Может быть, вы изволите объяснить, что все это значит? Для чего вы испортили обувь, а потом явились сюда к этому глухонемому?
— Завтра, дорогой мой Николай Петрович, завтра. А сейчас мне надобно в гостиницу — поразмыслить. Ситуация складывается все более запутанная.
— Посмотрите, какой сегодня замечательный день — солнце будто летнее. Мы бы могли все обсудить на свежем воздухе. — Он кивнул в сторону сквера. — Вон хоть бы на той лавочке? Чем она вас не устраивает?
— Я вас прекрасно понимаю, доктор, но мне надобно торопиться. Вы со мной или прогуляетесь?
— Я пройдусь, — обиженно изрек Нижегородцев и, легко взмахивая тростью, зашагал в сторону набережной.
Адвокат тем временем забрался в свободную коляску и покатил к «России».
Вернувшись к себе в номер, Клим Пантелеевич принял душ, накинул шлафрок и уселся в кресло. Маленькая желтая конфетка из жестяной коробочки отправилась под язык.
«Итак, — рассуждал Ардашев, — совершенно очевидно, что полковник Левицкий — начальник штаба 83-го Самурского пехотного полка был убит с целью получения чертежей его разработок, связанных с геликоптером. Но кто совершил это преступление — англичане или немцы? Кадберт Борнхил мертв, но есть еще один человек, работающий на Лондон. Именно он, вероятно, и пытался уничтожить Распутина. Можно ли предположить, что Борнхил убил Левицкого, а его помощник затем не только совершил покушение на старца, но и убрал фотографа и кассира? Пожалуй, да. Правда, есть одно сомнение — Борнхилу было бы нелегко справиться с Левицким — они примерно одного роста и одинаковой комплекции. Тогда второй вопрос: мог ли немецкий агент-невидимка ликвидировать и полковника, и двух работников фотоателье? Мог, но только в том случае, если был не один, а с помощником. В рассуждении бомбы есть у меня одна улика — капсюль. А завтра будет и фотография… Теперь что касается чертежей. Во-первых, подлинники, переданные мне Распутиным, при мне отправлены Мяличкиным в Петербург, за исключением всего одного узла — автомата перекоса. И поскольку снимки, сделанные в мастерской Зембинского, не найдены, то остается предположить, что они находятся у одной из сторон — либо у англичан, либо у немцев. Такая же картина и с негативами: ни в фотоателье, ни дома у Клязьмогорова их не нашли. Следовательно, они попали в руки иностранного разведчика. Стало быть, остается надеяться, что полковник не стал рисковать и вовсе не фотографировал автомат перекоса. А как же тогда он собирался его скопировать?
Кроме фотографии, существует всего два варианта получения копии: с помощью гектографа или кальки. Гектограф отметаем, поскольку пользоваться им можно сугубо с разрешения полиции, а это — потерянное время, которого у Левицкого не было. Остается калька или копирка, что в принципе одно и то же».
Клим Пантелеевич поднялся и вновь расстелил на столе карту Ялты. Он провел карандашом пунктирную линию между пансионатом Илиади и художественным салоном Зембинского — появился еще один «солнечный луч», проходивший как раз вдоль улицы Севастопольской. Пунктиры, квадраты домов, цифры, указывающие на принадлежность и название зданий, напомнили ему тот самый рисунок в комнате Левицкого, который еще в день убийства полковника так взволновал его. «И все-таки что-то там было не так. Будто в нем была нарушена перспектива. Еще тогда я поймал себя на мысли, что мне хотелось что-то в нем изменить или убрать…»
— Убрать! — уже вслух вымолвил он и начал быстро одеваться.
28
В Мордвиновском парке
Весна, пришедшая в Ялту робкой гимназисткой в начале марта, в конце месяца уже превратилась в роскошную барышню. Подснежники, гиацинты и нарциссы давно отцвели. Им на смену распустились примулы и пионы. Отдыхающие прибывали с каждым днем, и число праздной публики заметно выросло. Гуляющие парочки в основном предпочитали Александровский сквер или Пушкинский бульвар. В Мордвиновском парке, на пересечении Платановой и Мордвиновской, людей было меньше. Именно там на одной из скамеек сидели два человека. Один в котелке, другой — в фетровой шляпе. Оба читали газеты и, казалось, совсем не замечали ни присутствия друг друга, ни редких прохожих. Странным было только то, что у каждого в руках был номер «Русской Ривьеры» за позавчерашнее число.
Но вот один из них негромко проговорил:
— Вам доводилось когда-нибудь видеть, как цветет черная магнолия?
— Да, это незабываемое зрелище. — Секунду помолчав, он добавил: — Наконец-то я вас дождался. Здравствуйте.
— Добрый день, Чинар.
— С устранением Распутина произошла досадная случайность — коридорный уронил коробку с бомбой.
— Мы знаем об этом. Центр, тем не менее, просил передать вам благодарность.
— Спасибо. У меня есть новые соображения по его ликвидации.
— Теперь в этом нет надобности. В Петербурге им займутся другие. Скажите, кто убил моего предшественника?
— Присяжный поверенный Ардашев.
— Мы так и думали. Он опасен для вас?
— Не знаю… Но сейчас его не стоит трогать. В городе, судя по всему, работает австрийский или немецкий агент. Убийство полковника Левицкого и вчерашнее злодейство в художественном салоне — дело его рук. Немец, получивший негативы, пытается раздобыть последний чертеж самого важного узла геликоптера — автомата перекоса. Но где он находится, никому не известно. Наша контрразведка вместе с Ардашевым делает все, чтобы им помешать. Я буду наблюдать за ними, и, возможно, мне удастся скопировать все целиком.
