Задабривая Свенельда, Ярополк ему поручил вести переговоры с посланцами императора, наказав дарить Оттона дружбой и отговаривать от войны.
Вскоре подоспели иные дела, иные новости: Свенельду стало не до Овруча.
Новгородский князь Владимир прислал сватов к Рогнеде, зная, что княжна сговорена за Ярополка!
Гонцы радостно пересказывали гордый ответ дивной полочанки сватам Владимира, стало быть, ую Добрыне: «Не хочу разуть робичича, хочу за Ярополка».
Свенельд ответу княжны обрадовался, а великий князь бегал грекине жаловаться на судьбу: придется быть двоеженцем.
Люди копошились, строили козни, загадывали наперед, а в Книге Судеб иное было написано.
Не успели в Киеве всласть посудачить о горемычном сватовстве князя Владимира, порадоваться за своего, как пришли вести злые и страшные.
Владимир с новгородской ратью, ведомой Добрыней, нежданно напал, взял Полоцк, пленил князя Рогволода и его семейство.
И сказал Добрыня, пылая гневом, ибо его племянник был опозорен Рогнедой:
– Нарекаю тебя, княжна, робичицей. Была чересчур горда, будешь ныне в ничтожестве.
И перед князем Рогволодом, перед матерью княгиней, перед двумя братьями повалил Владимир, ободряемый Добрыней, их дочь и сестру и взял силой, насладясь местью.
Братьев Рогнеды, чтоб некому было мстить, тотчас убили. Убили и князя с княгиней, Рогнеда же стала женой Владимира. Приданое у нее уже было собрано, готовилась в Киев ехать, а поехала в другую сторону. Поруганной, плача о гордых словах своих.
– Собирались в Овруч, а придется идти в Новгород, – сказал Ярополк Свенельду.
А тот вдруг оробел.
– Сначала, князь, надо приготовить войско. У Олега – древляне, а у Владимира – варяги. Пусть, ожидаючи нас, перегорят. Да ведь и денег у Владимира больше нет, чтоб держать при себе купленное войско.
Ярополку было мерзко и думать о насильничанье брата Владимира, но он был рад, что война откладывается…
Девятой
Жрецы Перуна удивились: князь Ярополк без напоминаний пришел к истукану. Зарезали петуха, князь помазал кровью потрескавшиеся губы идола. Стоял перед жертвенником, подкладывая дубовые сучья в пламя вечного огня.
Лицо у Ярополка было серьёзное, и волхвы, хоть и следили за каждым его движением, не смогли обнаружить ни беспечности, ни презрения. Решили: надо ждать похода.
Прощаясь, князь щедро одарил жрецов и, спустившись с холма, поклонился Перуну. И тут перед князем пал ниц тонкий в кости юноша.
– Смилуйся! Дозволь слово молвить!
– Говори, – позволил Ярополк.
– Меня не берут в твою дружину! Говорят, зачем ты нам, коли нет в тебе силы.
– Воин должен быть сильным.
– Верно, руки у меня тонкие, – согласился юноша, – но я умею такое, чего сильные не могут.
– Чего же они не могут?
– Посмотри, великий князь, как я всхожу на деревья.
Подбежал к тонкому вязу и не вскарабкался, обхватывая ствол коленями, а взошел по стволу, наступая на дерево босыми ногами и быстро перехватываясь руками.
– Могут они так? – крикнул юноша с вершины.
– Не могут, – согласился Ярополк. – Что же, приходи в полдень на мой двор. Зовут-то тебя как?
– Девятой.
– В семье, что ли, девятый?
– Ага!
– Ну, приходи! Будь у меня первым.
Льстя убитому горем Свенельду, Ярополк приказал у себя на дворе выкопать очень глубокий колодец. Три конца толстых веревок лежали на срубе. Поднявшего десятипудовую бадью брали в гридни. Поднявших бадью с половиной веса – в дружину. Третья бадья, трехпудовая, была для наращивания силы.
Смотром новобранцев занимался Варяжко.
В тот день недалеко от сруба повелением князя врыли высоченный столб. Как дело кончили, явились смотреть новых гридней и воинов Ярополк и Свенельд. Для них поставили скамью, скамью застелили ковром.
– В гридни попадают один из двадцати, – сказал Варяжко, окидывая взглядом немногих, кто еще не прошел испытания. Увидел вдруг Девятого. – А ты здесь зачем?
– Велением великого князя! – дерзко ответил юноша.
Варяжко оглянулся на Ярополка, пожал плечами:
– Ну, подходи. Какую для тебя бадью ставить? Небось наибольшую?
– Наименьшую.
Варяжко хмыкнул и прицепил к барабану трехпудовую, игровую бадью. С натугой, с передыхами, Девятой достал-таки груз из колодца.
Варяжко вопросительно смотрел на Ярополка.
Тот указал на двух парней, поднявших пятипудовые бадьи.
– Пусть вдвоем тянут самую тяжелую, да подцепи туда же еще наименьшую, – распорядился Ярополк.
Парни, обливаясь потом, начали подъем, и было видно – не сдюжат.
– Девятой, помогай! – крикнул князь.
Тонкорукий юноша кинулся на помощь, и страшная тяжесть покорилась троим.
– А теперь, – распорядился Ярополк, – залезь-ка ты, Девятой, на этот столб, да поскорее.
Девятой скинул чуни, опрометью взбежал на высоченный столб да еще и уселся на нем.
– Ну, что ж, – сказал князь. – Пусть другие сделают то же, что и Девятой.
Получился конфуз. Самая малая часть с грехом пополам, елозя по столбу, выдержала испытание.
– Берем, Варяжко, Девятого? – спросил Ярополк воеводу.
– Вроде в лесную сторону собираемся, – сказал Варяжко. – Пригодится этакий лазальщик.
Ярополк посмотрел на Свенельда. Губы у старика сложены горько, в глазах пусто, сказал, опуская голову:
– Ушло мое время.
Вздохнул князь:
– Нечем мне тебя порадовать, великий ты мой воевода. Вот разве Баян сыщет в дремучем бору вещее слово? Может, от слова оживешь?
– Месть – моя жизнь. Доживу до дня мщения, и все мои земные дела будут кончены, – сказал Свенельд, взгляд его был мутен, тьма стояла на дне души.
Чего не ведают князья
После теплого дождя пошли расти боровики да лисички.
Баян и Синеглазка отправились по грибы. Корзину через плечо для грибов, для ягодок лукошко.
– Синеглазка! – звал радостно Баян, стоя на золотой от лисичек поляне.
Синеглазка, оставив такую же поляну, прибегала к мужу, ойкала! Он ловил ее губы, и она целовала, распахнув глаза, и в этих глазах был свет и дивное изумление.
Бор порадовал их грибами и выпустил на приволье, к воде. Солнце только-только взошло, и Синеглазка, взявши Баяна за руку, заторопилась, побежала.
