Из воды всплывали золотые кувшинки, подставляя свои чаши солнцу. И вот уже на воде сверкала сокровищница. Это была сокровищница солнца, чудо из чудес. Баян кинулся искать глаза любимой, чтобы найти в них тот же восторг, а два восторга – счастье.
Вдруг услышали они тревожное кряканье утки. Увидели, как, растопырив крылья, заслоняет бедная птица своих крошечных птенцов, а над камышами лениво летит к добыче огромный сип.
– Пошел! Пошел! – сорвала с себя платок Синеглазка.
Сип сердито замахал крыльями, подался в сторону от утиного семейства.
– Ишь кого обижать взялся! – кричала на хищника Синеглазка, и грозная птица нехотя, но отлетала-таки прочь все дальше и дальше.
– Послушался, – радостно вздохнула Синеглазка, и ее нельзя было не поцеловать.
«Где же ты, вещее слово?» – думал Баян. Ему было легко и радостно. Какие уж тут слова, когда вокруг сердца радуга.
В кустарнике на сухом бугре Синеглазка и Баян встретили семейство перевязок
[109]
. Ушастые, с двойной полосой по верху голов, по ушам, над глазами, через всю мордочку, зверьки смотрели на людей из травы, пушистые хвосты играли над их спинками.
– Спрячемся! – предложила Синеглазка.
Они укрылись за бугорком.
Малыши перевязок тотчас забыли о людях, принялись тормошить друг друга, но родители остались на месте, голова к голове, смотрели, куда подевались двуногие великаны.
– У них любовь, – сказал Баян, целуя Синеглазку. – Как много в мире любви! Лю-бовь! Не оно ли?
– Что?
– Вещее слово.
– Любовь?
– Лю-бовь.
Они прошли через гудящий пчелами луг.
– Какой нынче выпас! – обрадовалась Синеглазка.
– Цветы – любовь, пчелы – любовь. – Баян увидел впереди опушку, поросшую кипреем. – Пошли!
Он помог снять корзину Синеглазке, снял свою. Поцеловал суженую, подвел к цветам.
– Дарю тебе сокровенное, семейное…
Снял розовое пламя с кипрея, передал в руки Синеглазке. Она держала огонь бережно, затая дыхание смотрела через пламя, шепнула:
– Баян!
И вернула ему огонь, а он – цветку.
И обняла она его, и они любили, радуя любовью небо, землю, ярый кипрей.
– Любовь – вещее слово, – сказал Баян Синеглазке.
– И сама любовь – вещая.
– Чего же тогда искал Благомир?
– Он ведь для князей искал, – сказала Синеглазка. – Для князей жизнь – война, любви не ведают.
– А зверьки ведают! А пчелы ведают! И цветы! И утка!
– И мы с тобой.
– И мы с тобою, – согласился Баян.
Братоубийство
В лето 6485-е великий Киевский князь Ярополк пошел на Олега, князя Древлянского. Мечтал построить дорогу братской дружбы, а построил полки.
Двигались на ладьях. По Днепру, Припятью, по рекам Уж и Норин. Верст за двадцать от Овруча войско покинуло корабли, опасаясь нападения с обоих берегов. Продирались сквозь лесные чащобы.
О приближении киевского войска древляне знали. Девятой с высокого дерева увидел дружину Овруча перед лесом.
Большой воевода Свенельд тотчас разделил дружину на три части. Полк князя во главе с Блудом послал обойти древлян справа, полк Варяжки – слева. Сам же вышел из лесу в лоб ненавистному Олегу.
Воевода Претич воевать с великим князем, с родными киевлянами посчитал для себя невозможным. Олег посадил его за непослушание в темницу.
Ярополк с Девятым обозревал сражение с дуба.
– Олег! Господи, Олег! – узнал он брата.
Князь древлян был в сияющем зеленом плаще, в золотом шлеме, в золоченых греческих доспехах. Показывал мечом дружине на выбегающих из леса воинов Свенельда и радостно что-то кричал.
Разбить в пух и прах не успевшее построиться войско соблазнительно.
– Олег! Олег! – горевал Ярополк, прижимаясь лицом к жесткой коре. – Что же ты по сторонам-то не смотришь?
Древляне, горячо напавшие на полк Свенельда, тоже не сразу увидели, что справа и слева на них неотвратимо идут, сомкнув щиты, два многолюдных полка. Уже и кони ржут на лесной опушке: готовится конная атака.
Ярополк видел, как Олег затоптал лошадью пешего воина, другого копьем ткнул, но древляне, ужаснувшись, уже хлынули толпами в бега.
– Олег! – шептал Ярополк. – Олежек! Где же глаза твои?
Олег словно услышал брата: повернул коня. Скакал, припав телом к гриве.
– Слава Богу! – перекрестился Ярополк. – Слава Богу.
И только теперь вспомнил о Девятом. Сказал, не кривя душой:
– Брат он мне. Меньшой братец.
Преследовать бегущих Свенельд пустил конницу.
Недолгая дорога до стен Овруча покрылась бугорками трупов.
Вместе с отступающими древлянами в город ворвались гузы. Овруч пал.
Уже через час после начала битвы князь Ярополк въехал на мост через глубокий ров, наполненный водой.
На мосту задавленные, во рву – потонувшие, кони, люди…
У Ярополка волосы под шлемом встали дыбом. Он видел множество трупов в битве под Белой Вежей, но издали. Там сражались за саму жизнь, а чего ради погибли эти люди, единокровные?
Овручские бояре поспешили поклониться победителю. Ярополк был милостив, сказал кротко:
– Живите как жили. Не забывайте только об одном: Овруч и Киев – единая земля. Русь.
Ярополк был светел лицом и одеждами, а вот боярин его, свирепый Свенельд, явился перед древлянами с ног до головы забрызганный кровью.
Воевода молчал, но всем было холодно от его присутствия.
– Где брат мой? – спросил древлян Ярополк. – Где Олег? Я хочу видеть его.
Князя искали, но не нашли. Среди бежавших в лес его тоже не видели.
– Зачем Олегу бегать от меня? – огорчился Ярополк. – Я злого не сотворю. Хочу, чтобы и он был на пиру горчайшей тризны. Неужто обычная дань так тяжела, что есть охотники умереть, но не дать. Кому в радость пролитая нами кровь? Неужто почтение к венцу пращуров столь унизительно?
Речи князя-победителя казались странными, но в них не было зла, а только печаль. Древляне полюбили Ярополка. Всем городом искали своего князя.
На другой уже день привели свидетеля во дворец.
– Князя Олега, когда все на мосту давились, – сказал свидетель, – вместе с конем в ров спихнули. Я князю помочь не мог, на мне десятеро мертвых лежало.
