На другой стороне кургана ветер шарил по земле, наверное, искал варяга и княжича. Звезды придвинулись, и Ярополку почудилось – это добрый Вышата накрыл его одеялом. Одеялом из сверкающих звезд.
Хотел улыбнуться и не успел, нырнул с головою в сон. Во сне была ночь, степь и курган. Ему сказали: «Вот твоя ноша». Он взял два камня, положил на плечи и понес на вершину показать камни отцу. Сначала обрадовался: «Рана не болит», но с каждым шагом камни становились тяжелее, тяжелее. Они хотели раздавить его, и он выскочил из-под них. Камни грохнулись, проломили землю, и в его руках остались два пояса. Камни были перепоясаны. Он потянул, и проломившая землю ноша поддалась. Но выволок он из ям не камни – два тела. Он не видел тел, но знал – это братья. Он потащил братьев наверх, но одно тело стало таким тяжелым, что пальцы у него разжались, и он выпустил пояс. «Этот мертв», – сказали ему. Тогда он взвалил другое, живое тело на плечи, на шею… Побежал, спотыкаясь, выше и выше. И очутился перед дверьми.
«Мне сил не хватит отворить эти двери», – подумал Ярополк с тоской, но двери отворились сами собой, а за дверьми стояла кромешно черная туча. «А в туче молния», – подумал он, переступая порог. И тут сверкнуло! Две молнии с двух сторон пронзили его. И он даже закричать не смог.
Проснулся… По небу летела звезда. Он проводил ее глазами до горизонта и снова заснул.
Князю Святославу тоже был сон. Ему приснилась огромная птица. Птица закрыла крыльями небо. На земле стало темно. И достал он лук, наложил стрелу на тетиву, но птица сверкнула грозным огненным глазом и полетела прочь. Он же стремглав сбежал с кургана, мечом рассек путы на ногах коня и поскакал за птицей. И догнал! И снова был под сенью ее ужасных звенящих крыльев. Так звенят стрелы, пущенные разом двумя многотысячными войсками. Увидел вдруг: он мчится через сонмы людей, заполонивших землю от одного края до другого. Люди валились под копыта послушно, как снопы, а он не мог найти узды, чтобы остановить коня. И тогда он его пришпорил.
Птица, летевшая над ним, опустилась еще ниже и увенчала ему голову золотой шапкой. Шапка пришлась впору, но голова качнулась от неимоверной тяжести, шея хрустнула и сломалась, как какой-нибудь цветок. Голова упала на землю, покатилась, и Куря, неведомо откуда взявшийся, схватил голову, целовал в мертвые губы и хохотал, хохотал…
Князь переборол сон, проснулся. Из черного пространства золотого Большого Ковша вспыхнула, наливаясь зеленым огнем, неведомая звезда. По зеленому пошло красное, ярое, и вдруг звезда померкла. Еще раз вспыхнула. Еще раз, и на том чудо иссякло.
Святослав потянулся, зевнул, поворотился на правый бок, подложил под голову кулак десницы и заснул.
В ярме
Трава на трех холмах была вытоптана. За ночь пыль не успевала осесть, а на заре уже шли в гору рядами дружины, вздымая к небу черное облако. Хороша была землица на тех холмах, рожать бы ей да рожать, но князь Святослав вел свой род не от пахарей, не от Микулы Селяниновича.
– Может, поискать другое место, зеленое? – предложил Вышата князю.
Святослав рассердился.
– Помнишь, какая земля у ромеев
[35]
? Где не полита водой, там голая. Пусть войско научится биться чихая.
– У ромеев земля крепкая, а здесь ни зги не видно.
– А ежели такое случится в лютую сечу?! – вскричал Святослав. – Если ветер пыль погонит нам в лицо?
– Княжичей бы не затоптали, не обидели, – отступил Вышата.
– Пусть лучше теперь затопчут; чем в князьях вместе с княжеством.
Вышата поник, и Святослав обнял его. Головой приник к голове.
– Се – не робята! Се – князья! Без привычки княжеская ноша задавит. С княжичами варяг. Да вон они, видишь?
Ярополк шел от Икмора по левую руку. Это был третий подряд приступ, и сквозь пыль проходили уже как через стену, осязаемую, хотя и зыбкую.
– Морока! – ворчали воины.
Налетевший ветер вытянул пыль косяками, и вершина со столбами забрезжила совсем уже близко.
– Рази! – послышалась команда.
Ярополк перехватил сулицу левой рукой, торопливо вытер о штаны взмокшую ладонь правой.
Сулицы метали не разом и не как придется, а в очередь с левого фланга. Правый фланг еще только приготовлялся к первому броску, а с левого уже метали по второй сулице.
До столбов было сажен двадцать – двадцать пять. У княжичей дротики были полегче, покороче, нежели у воинов, но добросить их до цели было невозможно. Никто этого и не требовал. Метнул без задержки – и славно.
Ярополк трепетал, ожидая свой черед. Когда сосед слева размахнулся, закричал, пустил сулицу всею тяжестью тела, княжич кинулся вперед, заводя руку с дротиком за голову, метнул, что было в нем силы, и, устремясь за своим орудием, не удержался, упал в пуховик перетертой ногами земли.
Снизу вверх метать мудрено. Да только железноклювая птица, пущенная детской рукой, взмыла как положено, клюнула столб в самое подножье, зазвенела, как звенели все прочие птицы-сулицы.
– Я попал! Попал! – закричал Ярополк, бросаясь к Икмору.
– Как ты смел покинуть строй? – сказал ему суровый варяг.
Ярополк обиделся, он чувствовал себя победителем.
Когда войско одолело все три вершины и воины возлегли на берегу реки, чтобы перевести дух, князь Святослав поставил сына, нарушителя строя, перед судом воевод и витязей.
Вышата удивился и вознегодовал:
– Как можно судить отрока за его желание быть ровней мужам? Как можно судить человека за попрание закона, если он не ведал закона? Как можно спрашивать с княжича, вчера покинувшего женскую половину дома? Как можно спрашивать с ребенка, равняя его с мужами славы?
Вышате ответил сам Святослав:
– Стремление отрока походить на витязя отцу отрада. Но вставший в строй, кто бы он ни был, есть звено цепи. Самая прочная цепь перестанет быть цепью, разорвется, уронит свою ношу, если хотя бы одно звено окажется в ней некрепким. Князь да не ведает младенческой неги, ибо он – князь. Если нестроение исходит от князя, как тогда спрашивать с тиунов и даже со смердов? Малые годы, малое знание – не освобождают моего сына, князя, от спроса за деяния.
Ярополк стоял перед грозными великими воинами, совсем крошечный, со взъерошенным хохолком над черным от пыли лбом. Все молчали. Тогда поднялся Икмор:
– Княжич метнул сулицу удивительным образом. Такому метанию нашим воинам следовало бы учиться… За нарушение строя – виновен, за желание поразить врага – достоин награды. Можешь ли ты, княжич, сказать что-то в свое оправдание?
Ярополк вздрогнул, поднял глаза, полные слез. Сказать ничего не смог, но ни единой слезинки не уронил.
