Каждая смена набрасывалась на весла с яростью, толкали Днепр от себя прочь, будто был он не дивный богатырь, не дорога славы, не кормилец, а какой-нибудь лютый змей. Да ведь чешуей сверкали волны.
Просторы и гордая река покорялись работе, супротивничая. Но покорялись. Ярополк видел, как от каждого гребка берег скачком уходит за спину, да только тотчас является новая пядь земли, новая даль встает зыбким, не убывающим мороком. А люди знай себе хлещут реку веслами, и вода, если глядеть в нее, летит стремглав.
Среди дружины не все воины были двужильными. Иные струги начали отставать. Князь Святослав пересадил Блуда на другой струг, приказав собрать обессилевших и привести в Киев чуть позже, но едино, без разброда.
Еще за час до полудня замаячили в синей дымке дивные горы града Киева, а через три часа струги пристали к берегу. Святослав посчитал: триста тридцать три! Стругов сорок были видны в получасе хода. Князь посмотрел на солнце.
– Мы пришли раньше назначенного времени. Будет Стрибог милостив, и остальные поспеют… Теперь в ряды! За мной!
Посольство епископа Адальберта
В изумлении стояли великие послы императора Священной Римской империи Оттона
[38]
перед престолом грозных руссов, на котором восседала великая княгиня вещая Ольга.
Тронный зал был всего лишь светлицей, просторной комнатой с высоким потолком. Одна стена – семь окон в ряд, другая – поштукатуренная, выбеленная, разрисована нежно-голубыми незабудками, синими ирисами, тонкими побегами виноградной лозы с диковинными фиолетово-розовыми листьями.
Полы были деревянные, выскребанные добела, потолок золотистый, окаймленный деревянной резьбой – крылатыми грифонами, петухами, совами.
Помост, высотою в три ступени, устлан багряным ковром с багряно-темными цветами. Княжеское место – два стула и стол. Стол дубовый, темный.
На столе меч да золотой венец. Один стул княжеского места золоченый. По краю спинки от центра, где солнечный диск из ярого золота, золотые вздыбленные кони. Головы коней венчают подлокотники. Тоже – из отменного, из красного золота.
Возле золоченого стула простое деревянное креслице. На нем-то и сидела великая княгиня руссов.
Посольство было многолюдное, едва вместилось в тронный зал. Тотчас и дышать стало нечем от тесноты.
Первым, в рогатой золотой шапке, в золотой ризе, стоял епископ Адальберт
[39]
.
Прочитал молитву на латинском языке. Говорил тоже латынью. Толмач у него был свой.
– Великий радетель Христова дела благословенный государь кесарь Священной Римской империи Оттон Первый, радуясь христолюбию вашего, – епископ несколько замялся – Ольгу, видимо, надо титуловать светлостью, не королева – княгиня, но решил, что в гостях лучше прибавить, нежели умалить, – вашего величества… прислал нас, верных слуг своих, ради воцарения на Русской земле праведной святой христианской веры… Мы пришли с крестом, дабы осуществить прорицание святого апостола Андрея Первозванного: да просияет над семью холмами киевскими неизреченный свет Господа нашего, да озарит всю землю Русскую, и каждое дыхание будет исполнено благодатного дара Духа Святого. Да явит любовь к этой земле Пресвятая Богородица. По желанию вашего величества для обращения Руси к Христу император Оттон прислал меня, епископа, а со мною пресвитеров и монахов для крещения народа, для научения службам и молениям.
Княгиня Ольга слушала напряженно, глаза строгие, лицо строгое, прекрасное. Простовато живут, но ведь отчего-то вещие и князь Олег, и она, здравствующая княгиня.
А княгиня не знала, что и делать. Послов императору Оттону она отправляла! Крестить Русь, когда остались считанные дни до совершеннолетия князя Святослава, для которого бог – меч, предприятие смертельно опасное.
– Господи! Такая духота! Слуги, отворите окна! Ваше преосвященство, запамятовала, совсем запамятовала, кто посольство справлял у брата моего, у государя преславного Оттона?
Епископ смешался, оглянулся на своих. Ему подсказали, он повторил:
– Досточтимые витязи Простен, Шихберн, Шибрид…
– Простен! – воскликнула великая княгиня, будто вспомнила. – Шихберн… Варяги.
Варяги взяли моду ради даров являться к государям, исповедующим Христа, с просьбами окрестить. Иные крещены уже по многу раз… Теперь вот что удумали. В послы себя произвели. Всё Шихберн, его затея! Морда-то ведь лисья. Оттон ревностный раб Божий. Крестить варваров почитает за призвание, данное ему свыше… Немалые дары, должно быть, выманили. Шибрида Ольга не помнила. А Шихберн и Простен ходили еще с Игорем на греков. У Простена лицо из гранита тесано. Величавый муж. Шихберн – великан с глазами младенца… Таким верят.
Молчание затягивалось.
Епископ Адальберт нашелся, прочитал молитву к Деве Марии.
– На каком языке ты молишься, преосвященный? – спросила Ольга.
– Народов, исповедующих Иисуса Христа, становится все больше и больше. Язык молитв и славословий Господу и Деве Марии – благороднейшая латынь.
– Выходит, народы, принимающие Христову веру, молятся, не ведая, что говорит их язык.
– Проще выучить латынь, ваше величество, нежели переводить молитвы на множество языков. Слово слову не родня.
– Святейший патриарх Царьграда при моем крещении благословил переложить молитвы с греческого на славянский язык. Когда мы молимся, то знаем о чем… Славяне и руссы, боюсь, не захотят повторять чужие слова, смысла которых они не знают.
– Великая княгиня! Ты – звала, мы – пришли.
– Я не звала вас, – сказала Ольга.
Толмач перевел, послы задвигались, поднялся ропот.
– Простен, Шихберн… запамятовала, как звали третьего, самозванно явились к брату моему, к императору Оттону. Видно, мечи у них, у бездельников, заржавели: обманом добывают свой хлеб. Ложью. Мне ведомо: Шихберн крестился раз семь или восемь ради того, чтобы получить щедрые дары от простодушных государей.
– Я сам крестил витязей! – воскликнул епископ Адальберт.
– Выходит, это девятое для Шихберна принятие таинства…
– Кощунство! Кощунство! – вскричал епископ Адальберт.
– Это – варяги.
– Но что же делать нам?
– Молиться, – сказала княгиня и увидела: ей подает тревожные знаки воевода Претич, под началом которого охрана Киева. Подозвала.
– Явился на стругах князь Святослав, – объявил Претич. – Со всем своим войском.
