Дружине гроза Ярополка по душе пришлась, поделом наказание. А Блуд взревновал. Мальчишка не позволяет ему, боярину во цвете лет, выказать свой здравый ум, выучку полководца.
– Приготовить луки! – скомандовал Блуд.
Ярополк удивился, повернул коня к дружине, спрашивает:
– Зачем нам грозить неведомым воинам? Лучше покажем, что нас много. Рассыпьтесь по полю полумесяцем.
Голосочек у княжича звонкий, рукой взмахивает по-мальчишески, но дружина приказ его исполнила.
Выждал Ярополк малое время и велел опять построиться по-прежнему, в десять рядов.
Блуд тут как тут, с советом:
– Тебе, княжич, вперед ехать нельзя. Зайди за дружину.
Ярополк на пыль показывает:
– Это не войско идет. Это обоз. Не от кого мне прятаться.
И верно. Разглядели богатыря, а в арбах за ним все женщины да женщины. Увидал богатырь дружину, остановил обоз, поехал спросить, с кем Бог свел.
Говорит Блуд Ярополку:
– Дозволь, княжич, мне вести речи с неведомым человеком.
– Говори, – согласился Ярополк.
А богатырь уж вот он. Остановил коня за сорок шагов, поклонился вежливо. Еще проехал немного, опять поклонился. Сказал:
– Зовут меня Илья Муромец. Рода я русского. Отбил полон у хана Басурмана. Еду к Киеву, полон охраняю, чтоб не перехватили в чистом поле степняки неспокойные.
– Кому ты служишь? – спросил боярин Блуд. – Сколько у тебя людей?
– Сколько в полоне народу, не считал, – ответил Илья Муромец. – Да и народ-то больно сарафанистый.
– Сколько мечей в твоей дружине, спрашиваю? – рассердился Блуд.
– Один. Один езжу.
– Несуразное говоришь! Как это ты в одиночку хана Басурмана побил? У хана одних батыров четыре сотни.
– Да вроде много было, – согласился Илья. – Я дубину метнул – иных побил, иные разбежались.
– Что за сказки?! – распалился Блуд, но Ярополк сказал:
– Видетели у богатыря, у Ильи Муромца, в арбах сидят. Коли не веришь, поезжай спроси.
Поклонился тут Ярополк богатырю:
– За избавление русских женщин от позора, от плена спасибо! Зовут меня Ярополк. Я – сын великого князя Святослава, берегу Киев от лихих людей. Не пойдешь ли в мою дружину? Будешь всем нам за старшего брата.
Поклонился Илья княжичу:
– Молод я в старших братьях хаживать. Неучен я, неискусен в ратном деле. Поучиться еду, мир поглядеть, ума-разума поднабраться. Отпусти меня, княжич, на все четыре стороны. Вот познаю науки молодецкие, погляжу на белый свет, сам приеду на службу проситься.
– Будь по-твоему, – сказал Ярополк и подарил Илье свой шатер походный.
Взмолился богатырь:
– Помилуй меня, деревенщину! Тебе шатер – для княжеских пиров, а мне – обуза в дороге. Вот не укажут ли твои витязи дорогу к Святогору? Лучше награды для меня нет.
Расспросил Ярополк дружину, и сказал один седоусый лучник:
– Мне в молодости богатырь Святогор тетиву на лук натянул. Поезжай на закат. В иные дни видно, как езживает старый богатырь по краю земли, задевает шапкою облака.
Поклонился Илья князю и дружине с благодарностью.
А Ярополк говорит:
– Не могу я тебя отпустить без награды… Возьми, Илья, рукавицы. Мне они велики, а тебе впору. Мне эти рукавицы бабушка в дозор дала. Добрая вещь, но тебе они в чистом поле нужнее.
Подумал Илья, подумал и принял рукавицу на левую руку. Сказал на прощанье княжичу:
– Приеду на службу, заставой от твоих врагов стоять, тогда уж и вторую возьму.
Разъехались наконец. В чистом поле натянул богатырь рукавицу на шуйцу, поглядел: диво так уж диво! Дальняя даль до того к глазам приблизилась, хоть рукой потрогай.
Обрадовался Илья:
– С такой рукавичкой я Святогора высмотрю.
Первый гром над Хазарией
Каган Хазарии возвращался с кочевки в стольный Итиль. Въезд в город не был столь пышным, как весенний исход в Белую Вежу. Обошлось без слона, без псалмов, даже без колесницы. Каган Иосиф из Белой Вежи не прошествовал, но промчался. Это не было бегством, но только потому, что никто за ним не гнался.
Баян ехал в обозе кагана, вместе с Догодой. Догода подвернул на охоте ногу: тура загоняли. Целительные рога лечили кагана от старческой немочи.
– На целый месяц кочевку сократили, – качал головой Догода. – Белые хазары еще раньше в Итиль сбежали.
Белые хазары удивили Баяна. Всегда высокомерные, нижняя губа отвисает, взглядывают из-под век, и так взглядывают, словно перед ними пустое место. И вдруг эти же самые люди сделались суетливыми, руки дрожат, глаза бегают. Каждому встречному-поперечному улыбаются. Зело напугал Святослав всесильных властителей жизни.
Князя ждали на Волге, а он прошел через земли вятичей, поразил обидчиков своего отца буртасов. Как ярая молния, города и селения пожег, людей побил.
– Со времен вещего Олега такого с Хазарией не приключалось, – говорил Догода, но печали в его голосе не было. – Свирепый нынче князь в Киеве, все равно что Аттила
[58]
.
– Я видел Святослава, – сказал Баян. – У него лицо веселое… – И, подумав, добавил твердо: – У него доброе лицо!
– Святослав мстит за кровь Игорева войска, – сказал витязь Позвизд. – Буртасы десять тысяч русских воинов зарезали. Притворились друзьями, а ночью на спящих напали. Святослав грозится подрубить древо племени буртасов под самый корень, чтоб и помину о них не было.
Баян закрыл глаза и ясно, как наяву, увидел белого коня, летящего с белой скалы. Вспомнил Благомира, пенные чаши Святослава, великий праздник родных по крови людей. Благомир любил Святослава. Может, перед смертью своей нашел всесильное слово? Может, это слово и помогает теперь русичам?
– Князь Святослав ходит как барс, неслышно, – сказал Догода, – а силой он превосходит ярого тура. Хазары хотели на русичей с двух сторон ударить, чтоб земля буртасов стала для них могилой, со стороны Хазарии хотели ударить и со стороны Булгарии, но Святослав опередил. Он сам напал на булгар. Булгары разбегаются от него по лесам, а многие ушли на левый берег Итиля
[59]
.
Обоз медленно втягивался в город. Пошли сады окраин. Здесь жили вольные хорезмийцы да рабы из Дагестана.
