Ярополк верил: бабушка знает тайну тайн, она умеет, чтоб все в княжестве делалось по ее. Но не за тайной приходил. Ему хотелось быть с бабушкой. Боялся, что забудет о нем и оставит, уйдет к пращурам.
– Что в поле? – спросила однажды Ольга, улыбнувшись глазами.
– В поле спокойно, – ответил Ярополк. – Чужих не видно, разбойники шалить не смеют.
– Ты молодец! – похвалила Ольга. – Ты с отроческих лет привил татям страх. За таким князем и сеятелям покойно, и пастухам…
Вдруг лицо у нее стало очень строгим.
– Ты молишься Господу?
Ярополк опустил глаза.
– Не молюсь, бабушка. Утром в поле спешу, а перед сном забываю.
Ольга вздохнула, перекрестилась.
– Пока жива, я молюсь за всех вас, но что будет… потом?
– Мы сегодня пили с дружиной воду из криницы. Я перекрестил воду, а гридни смеялись, – признался Ярополк.
– Тебе будет трудно после отца, – сказала Ольга печально. – Господи! Пошли мне долгих лет, чтоб уберечь святую правую веру на Русской земле. Господи, не оставь!
Прошло несколько дней, и однажды великая княгиня почувствовала: сердце бьется с перебоями. Приказала привести всех трех внуков. Волю княгини исполнили.
Стояли перед нею, вещей, мудрой, великой, три мальчика: Ярополку семь лет, Олегу шесть и почти столько же Владимиру.
У старшего лицо осунулось в тревоге за бабушку, за отца, за Киев. Олег глазами хлопает – ему страшно в затемненных покоях, его пугают иконы: святые глядят строго, куда ни отойди – видят. Ладаном пахнет. Запах сладкий, да уж очень тревожный. Владимир от братьев чуть в стороне, независимый, недоверчивый. Губы сложены плотно, глаза глядят в упор, ни перед кем не отведет взора, не уступит ни старому, ни малому.
«Вот кто – князь! – Сердце вознегодовало у вещей Ольги, как в былое время. – Ах ты, рабская кровь, а туда же!»
Заходила у княгини грудь, но врачей к себе не подпустила:
– Недосуг!
Подозвала отроков подойти ближе, к самой постели. Сказала:
– Ваш отец – великий князь стольного Киева Святослав – любит войну, а война не знает ни пощады, ни родства… Хочу, чтобы вы, братья, дали мне, своей бабке, крепкую клятву жить друг с другом в мире и в братском согласии. Готовы ли исполнить мою единственную волю?
– Готовы! – первым откликнулся Ярополк, но Ольга ждала.
– Готовы! – закивал головою, замертвел глазами Олег.
Владимир молчал.
– А ты? Желаешь ли ты мира и дружбы себе и братьям? – спросила Ольга, задохнувшись от раздражения.
– Я? Желаю. – Владимир смотрел в угол.
Священник Хрисогон дал знак немым слугам Ольги Киндею и Ларин. Поднесли к постели болящей большую икону «Спаса в Силах».
– Целуйте! – приказал Хрисогон.
Ярополк потянулся на носках и поцеловал Всевышнего в благословляющую руку.
– Перекрестись! – прошептал священник, поднося крест.
Ярополк торопливо перекрестился.
– Целуй! Целуй!
Поцеловал крест, поцеловал руку Хрисогона.
Олег тыкался выпяченными губками в икону, в крест, в руку священника, тараща синие глазки и, видимо, не очень-то понимая, зачем все это.
– Поцелуйтесь! – прошептал Хрисогон, подталкивая Ярополка и Олега друг к другу.
Поцеловались. Олег чмокал старшего брата так же старательно, с удовольствием, как и святыни.
Ольга перевела глаза на Владимира.
– А ты?! На мече, что ли, будешь клясться?
Принесли меч.
– Ну, говори! – потребовала Ольга.
– Они ничего не говорили. – Владимир ткнул рукою в сторону братьев.
– Они говорили душой, говорили с Богом… Впрочем, пусть скажут, поклянутся.
Ярополк откликнулся тотчас:
– Клянусь!
– Клянусь! – повторил за братом Олег.
Владимир стоял, глядя перед собой. Сделал шаг к мечу, дотронулся ладонью до лезвия:
– Клянусь!
Ольга смотрела на него пристально, и он терпел, сжимал зубы и терпел, хотя глаза от напряжения слезились.
Княгиня вздохнула, осенила отроков крестным знамением:
– Благословляю вас всех!
Плакальщицы, приглашенные Вышатой, собирались уж зарыдать во всю свою преданность и любовь, но врач сказал:
– Она спит. Это добрый знак.
В тонком быстром сне вещей Ольге приснилась ее родная речка. Волны по песку перекатываются, змейки по дну вьются золотые. Она заводит корзину, чтоб наловить этих змеек. И корзина приходит тяжелая, полная золота. Сколько раз норовила в детстве поймать этих змеек, и вот попались-таки.
Люди еще не успели покинуть опочивальни, а навстречу им бежал радостный воевода Претич.
– Княгиня! Святослав за три поприща от Киева. Жив-здоров! Враг – бит, в прах развеян!
Наутро поднялась княгиня Ольга с одра, удивляя бодростью слуг и врачей.
Принялась встречу готовить.
Славили победителя Святослава по законам древнего времени. Вышата с боярами подносил князю хлеб-соль за десять верст от города. Воевода Претич за три версты, а под стенами Киева отца приветствовал Ярополк с боярином Блудом, со всей сторожевой дружиной.
– Ай да сын у меня! – возликовал Святослав, разглядывая броню на Ярополке. – Ай да витязь!
Отец был в короткой волчьей шубе, в шапке из черной лисы, с тремя хвостами за спиной. Ни доспехов, ни меча, ни щита. Серьга в ухе да усы.
– Мне рассказали, ты славно оберегал город. – Князь обнял сына. – Всех разбойников распугал!
Ярополк отстранился от отца, слезы блеснули на его глазах.
– Мы ездили каждый день и никого не нашли… Вот только богатыря встретили, Илью Муромца. Он побил хана Басурмана и полон привел.
– Слава Сварогу и слава Перуну! – воскликнул Святослав. – Это они стояли за твоими плечами, устрашив неприятеля и творя добро! Слава Сварогу! Слава Перуну! Слава Волосу!
Ярополк повернулся, но за спиной у него стояли не Сварог, не Перун, не Волос, а боярин Блуд.
Конь о конь со старшим сыном въехал Святослав в стольный Киев.
Вещая Ольга смотрела на князя и княжича, на войско с городской стены.
Все в мехах по случаю мороза, но ничего лишнего. Никто не обременен награбленным добром. Зато сила великого кагана Хазарии убыла если не вполовину, так на треть.
Побуждая память, воскресила в себе образ Константина Багрянородного. Искала для Святослава невесту из дома василевсов. Бог не попустил. Святославу ли в пурпуре ходить? С серьгой в ухе… И видела: царственного в Святославе сколько угодно. Только иного. Не царьградского. Прежде не виданного.
