А между тем зло в удобном гнездышке василевсов высиживало свое потомство.
Василевс-дедушка стал мешать многим. Интриговали Лакапины. Науськали на отца дружки Романа по разгульной жизни, и особенно его воспитатель, хитроумный евнух Иосиф Вринга. А у Феофано был свой высокий наставник, враг Константина Багрянородного патриарх Полиевкт.
Заговорщики: сын, невестка, патриарх и стольник Никита дали яд автократору в чаше со слабительным лекарством. Константин молился, он принял чашу перед иконами, и Господь спас его от смерти. Неожиданно поскользнувшись, василевс опрокинул чашу, но остатки все-таки принял. И стал прибаливать.
В сентябре 959 года Константин отправился в монастырь на Олимп (был свой Олимп и в Малой Азии), хотел получить благословение святых отцов и вместе с ними выступить в поход на сарацин, захвативших Сирию. Это был предлог, на самом деле василевс отправился за советами проедра Кизикийского монастыря Феодосия о низложении с патриаршего престола святейшего Полиевкта. В этом походе Роман и Феофано поднесли Константину Багрянородному еще одну чашу с отравой. Вернувшись в Константинополь, автократор умер 9 ноября 959 года, прожив пятьдесят четыре года и два месяца, проносив венец василевса пятьдесят один год с половиною.
У зла свои законы и обычаи. Многие из убийц умирают той же смертью, что и жертвы.
Василевс Роман II переселился в иной мир 15 марта 963 года. Возведенный отцом в соправители 6 апреля 945 года, на седьмом году жизни, Роман II царствовал почти восемнадцать и не дожил до двадцати пяти лет. Погиб Роман от питья, приготовленного на женской половине дворца. Великим постом со своей сворой извращенцев Роман отправился в горы охотиться на оленей. В это время Феофано ждала родов. Второму ее сыну Константину еще не было двух лет. Теперь родилась девочка, принцесса Анна, будущая жена киевского князя Владимира, мать святых мучеников Бориса и Глеба. Вон куда протянулись ростки злой судьбы. Милость Господа неизреченная покрыла тьму белым безупречным платом святости. До сознания Романа, возможно, так и не дошло известие о том, что у него появилась дочь. Изнемогающий от нежданного изнурительного недуга, он умер по дороге с охоты. Его дочери было только два дня.
Августа Феофано отомстила мужу за его безобразное беспутство. Но если Роман умер Великим постом, то на Пасху преставился василевс Стефан, живший в изгнании. Причастился Святых Даров и отошел ко Господу. Его врагами были и патриарх Полиевкт, и Феофано, и Иосиф Вринга.
Что поделаешь! Пауки – лакомое блюдо для самок. Феофано снова выплетала сеть на великого воина и столь же великого хитреца Никифора Фоку. Василевс, чуявший опасность, как летучая мышь – кожей, вдруг понял: он живет в коконе, из которого не выпутаться. Кокон следовало разрезать и спастись, но все нити были невидимые, неосязаемые.
…Мы спрашиваем себя, почему погибла Византия, поставившая самые великолепные храмы Господу, одарившая православие всей полнотой и красотой богослужения, заветами святых отцов, истинами святых Вселенских соборов, великими подвижниками, благословенными монастырями, – что сказать на это? Создавшая иконы, истребляла иконы и защитила иконы. Разгадавшая самую непостижимую тайну Творца о Троице, увенчавшая свое благочестие радостными откровениями о Богородице, о Заступнице… Но разве не плакал Господь, когда василисса Ирина, ради самовластья, выкалывала глаза сыну Константину? Не в крови ли была выкупана с самого начала династия Василия Македонского
[89]
: сначала Василий убил своего соперника Барду, а потом и благодетеля василевса Михаила III? Не содрогались ли святые гробы преподобных и блаженных во времена гонений и убийств святейших патриархов? Не вздыхало ли Небо, созерцая, как святейшие патриархи предаются утонченному чревоугодию и благословляют василисс на убийство их багрянородных мужей и детей?
Разве не для каждого из нас сказал Господь: «Всякий, кто слушает Мои слова и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот, и он упал, и было падение его великое».
Разве не для василевсов сказано было это? Где их дома? Где их багряные сапоги?
Все, что из песка, стало песком. Лжеслава, лжемогущество… и само золото их тоже стали песком. Их царства – только звук. И для большинства людей эти звуки все равно что треск кузнечиков в траве.
Разве не нам и разве не для василевсов сказано Господом: «Я есьм хлеб жизни». А что мы вкушаем? Что вкушали василевсы? Обернитесь, где их великие царства? – песком засыпало. Где изумившие мир дворцы? – травой поросли.
Не нам ли сказано Господом, – и не есть ли василевсы и правители одни из нас? – «Да взыщется от рода сего кровь всех пророков, пролитая от создания мира… Ей, говорю вам, взыщется от рода сего!»
Где прекраснолюбивые греки, где поклонявшиеся плоти римляне, где византийцы, давшие миру святых отцов Церкви, столпников и творцов божественных песнопений?
Знаем, знаем уроки Господа Творца. Еще как знаем, живем, словно неведающие, ходящие во тьме… А иные же из нас поклонились тьме и злу. От тьмы, от зла ждут земных наград. Но ведь свет от Света, а от тьмы тьма. Слово от Слова, а от безмолвия скрежет зубов.
Никифор и болгары
Поиски монаха, передавшего письмо об откровении ему скорого конца василевса, ничего не дали. Тогда Никифор уединился в своей излюбленной резиденции на берегу Босфора. Новый дворец был выстроен рядом с Вуколеоном. Название жилище василевсов получило от мраморной скульптурной группы: огромный лев терзает огромного быка.
Никифор целый день провел в молитве, в затворничестве, ждал, когда привезут монаха Прокла, единственного обитателя скалистого островка.
Проклу дали новую рясу, прежняя на нем истлела, и аскет радовался обнове, как дитя.
Никифор пал на колени перед подвижником.
– Прости меня, грешника! Смилуйся, открой, какая смерть меня ждет? Неужто я, воин, паду от руки женщины?
– Нет, – сказал Прокл, улыбаясь и поглаживая свою рясу. – Ты умрешь от руки соотечественников, но от мужских рук! От мужских!
Ничего более не добившись, василевс отправил аскета на его скалу, снабдив шубой из черно-бурых лис да новой сетью для ловли рыбы.
Прокл, прощаясь, одарил Никифора пригоршней камешков, обыкновенной галькой, но сказал серьезно:
– Вот твоя стена.
Василевса осенило:
– Стена? Надо огородить дворец стеной! А камешки – в стену.
Тотчас пригласил архитектора, которому наказал обнести дворец каменным поясом на случай осады, а чтобы громоздкое сооружение не было вовсе бесполезным, предложил разместить в стене конюшни, пекарни и всяческие кладовые, хранилища, погреба.
