…Баян, набравшись духу, перебежал к лавке с книгами. Место шумное. Сюда приходили поспорить и послушать не только любители книг, но и сочинители и философы.
Громче и жарче других спорили два монаха против седого старца и пятерых его то ли сыновей, то ли учеников.
– Зачем искать место Рая?! – сердился молодой монах с оттопыренными ушами. – Господь, изгнав Адама и Еву, покрыл сие священнейшее место покровом Своей Божественной тайны. Ведь в Раю растет древо жизни! Потому и поставлен на тех путях Херувим с огненным мечом.
– Где ты видел на земле Херувимов?! – горестно всплеснул руками спорщик-старец. – Библия – книга священных символов, книга, дающая тот или иной образ для вразумления человека, для поиска своего места под солнцем, – под Богом, если тебе угодно, – и среди подобных себе. Вспомните Гесиода! Великий наставник и поэт так говорил: после сотворения человека наступил золотой век, бесценный дар бессмертных…
– Гесиод не знал Бога! – возразил монах, сверкая глазами.
– Да, он не знал Саваофа. Он называл создателем мира Крона… Но Гесиод говорит о том же, что и Господь. Мы в Библии читаем: «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал бы жить вечно». Это об утерянной простоте жизни, о золотом веке. Гесиод говорит несколько иначе: «Человеческий род вел тогда жизнь богов, свободную от мучительных забот, чуждую труда и печалей».
– Вон они, мучительные заботы и печали! – показал один юноша на толпу.
До книжной лавки с площади долетали крики:
– Хлеба! Хотим хлеба!
– Василевс, твой брат ограбил нас!
– Они сначала забыли Бога, а теперь им василевс стал как ровня, – мрачно, басом пророкотал второй монах. – Я, грешный, верую каждому слову Святого Писания, а там начертано для всех народов и на все времена: «И насадил Господь Бог Рай в Едеме на Востоке и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди Рая, и дерево познания добра и зла…» Много потрудились мои ноженьки в поисках Херувима с огненным мечом. Хотя бы на Херувима хотел поглядеть… Обошел я моими ногами реку Евфрат и реку Тигр, зовомую в Писании рекой Хиддекель… Но где река Тихон, где Фисон? Без них как сыскать поток, омывающий Рай?
– Рая пешком не выходишь! – снова рассердился молодой монах. – Святой отец наш Ефрем Сирин указал место Рая в океане, на дивном острове.
Старец возразил:
– Рай – слово персидское. Оно означает не остров, не обширную землю, а сад. Река Геон или Тихон – это египетский Нил, который берет свое начало в Индии. Фисон, стало быть, надо искать в Индии. И это не что иное, как Ганг… Мой учитель, Царство ему Небесное, полагал, что место Рая на острове Цейлон.
– Река Фисон – это Истр, иначе Дунай! – быстро возразил один из юношей.
– И спор снова стал бессмысленным! – засмеялся монах с оттопыренными ушами. – Прежнего Рая уже не будет! Верующие во Христе обретут свой Рай. Не на Востоке, не на Юге или Севере, а в будущем, которое последует сразу же за Страшным Судом. Тот будущий Рай есть наследие нетленное, непорочное и вовеки не отпадающее.
Баян слушал спор затая дыхание. Но рев и шум толпы стал заглушать слова.
– На ипподром все ринулись! – кричал юноша старцу на ухо. – Да, да! О хлебе забыли! Побежали вкусить зрелища!
Баян окинул взглядом улицу, колоннаду и что было сил помчался к ипподрому, поскорее слиться с толпой. На ипподроме будет василевс, а значит, и его охрана.
Ипподром занимал центр города. Одним крылом он примыкал к Большому дворцу, а южная его часть, не уместившаяся на холме, была сложена из огромных тесаных камней.
Построил ипподром император Септимий Север еще в III веке. Это была копия великого римского цирка. Несколько уменьшенная, но ненамного, в длину ипподром простирался более чем на четыреста метров. Каменные ярусы возвышались громадой. Их было сорок.
Прежде всего Баян увидел обелиск египетского владыки Тутмоса III. Этот розоватый гранит был поставлен на огромные каменные блоки, украшенные множеством сцен: поклонение послов, состязание колесниц, танцы… Обелиск вывез из Египта василевс Феодосии Великий, но украшен ипподром был святым Константином Августом.
Вокруг ипподрома, лицом к зрителям, стояли солдаты. Баян шел в толпе, разглядывая солдат.
– Простен! – узнал он. – Простен!
Простен увидел Баяна, но строя не покинул.
– Садись где-нибудь здесь, чтоб я видел тебя. Твой отец Знич сегодня в Вуколеоне. Отсюда пойдем вместе.
– Я буду смотреть на тебя, чтоб не потерять.
Солдаты улыбались.
– Ты погляди на арену, потешься. Мы сами за тобой присмотрим, – пообещал варяг Шихберн.
Баян поднялся сначала на второй ярус, а потом повыше, на пятый. Увидел арену, пересеченную каменным постаментом, невысоким, но довольно широким. По всему этому постаменту стояли статуи: императоров, возничих, древних богов и богинь. Здесь была римская волчица и другие звери, птицы и даже змеи.
Над ареной, над центральными дверями, откуда пускали колесницы, застыла четверка бронзовых коней. Кони мчались, оставаясь на месте.
У Баяна даже голова закружилась. Облака текли под копыта, и казалось, кони уже пересилили свою тяжкую неподвижность и мчатся над ареной прямо на ярусы.
Появился василевс, представление началось под вопль и рев шестидесяти тысяч глоток. Столько народу, собравшегося воедино, Баян еще не видел.
– Жирафы! Жирафы! – кричали соседи ипподромного новичка, указывая на арену.
Баян увидел невероятных зверей. Высоко над землею уши, рожки, огромные глаза, все это на бесконечно длинной пятнистой шее, а сам зверь тоже очень высокий, пятнистый, на ножках-ходулях.
Прогнали по клеткам медведей: матерых, пестунов и совсем еще медвежат.
Сотрясая воздух ревом, прошествовал, негодуя на людей, огромный лев с черно-рыжей гривой. Крадучись прошли, скаля розовые пасти, черные пантеры.
И вот клетки быстро собрали, глашатаи объявили:
– Русский зверь с Хазарского моря!
На арену выкатили две бочки с водой, соединили бочки помостом, и хозяин выгнал из одной бочки темное чудище.
Это был тюлень, доставленный в подарок василевсу на русском корабле. Тюлень прошлепал ластами по помосту, повернул усатую морду к зрителям, взревел и ухнул в другую бочку.
– Хле-е-е-ба! – взлетел над трибунами истошный крик.
– Хлеба! Хлеба! Хлеба! – подхватила вопль голубая, а потом и зеленая трибуны.
На арену выскочила двухголовая корова, она была на веревке, а веревка в руках женщины ростом с двух мужчин. Женщина по пояс была обнажена, для того, видно, чтобы удивить зрителей пудовыми шарами грудей.
