– Отличное шоу, Джек. Президенту очень понравилось. В ближайшее время он снова придет.
Глава штаба кивнул и раскрыл папку под названием «СРОЧНЫЕ МЕРЫ».
Президент сделал первый удар, послав мяч в заросли сикомор и лишь чудом не пробив голову конгрессмену. Мяч со свистом скрылся в зарослях ядовитого плюща. Принц Бландар, жаждущий поддержки президента и, разумеется, одобрения конгресса на покупку новеньких сверкающих реактивных истребителей Ф-20 для своего затерянного в пустыне королевства, убедил его сделать тренировочный удар.
* * *
Вэл Далхаузи, пухленькая шестидесятилетняя дамочка, уже успевшая сделать две подтяжки, в роскошном развевающемся платье от «Галанос», посверкивая тысячедолларовыми золотыми браслетами – две пантеры, усыпанные бриллиантами, обвившимися вокруг ее запястий, – пригласила припозднившегося Баниона в свою увешанную картинами Матисса гостиную.
– Не уверена, что кто-либо из нас теперь решится мелькать рядом с тобой, – она легонько клюнула его в обе щеки на европейский манер и прошептала: – Если бы я знала, что ты будешь таким грубияном, то ни за что не пригласила бы так много народу из его кабинета.
Когда-то, давным-давно, Вэл играла в театре. А еще раньше она, по слухам, развлекала публику несколько иным способом. Потом она вышла замуж за Джеймисона Ванбурга Далхаузи – советника президента, наследника несметных богатств «стальных королей», который, ко всему прочему, годился ей в отцы. Джеймисон скончался десять лет назад, оставив ей полдюжины домов, некоторое количество взбудораженных наследников – отпрысков первых жен, неплохую коллекцию импрессионистов и пятьсот миллионов долларов.
Джеймисон был угрюмым старым хрычом с дурным запахом изо рта и волосатыми ушами, перед которым официальный Вашингтон преклонялся, почему – неизвестно. В свое время он втолковывал Рузвельту, что Джозеф Сталин в глубине души совсем неплохой парень. Другой президент поступил весьма разумно, назначив его ответственным за мирные переговоры с Вьетнамом, которые в результате обернулись годами препирательств по поводу протокола переговоров и миром, вскорости развалившимся на куски.
Перед тем, как в жизни этого хрыча появилась Вэл, его дома в Джорджтауне и Виргинии были сама мрачность и уныние. Гости, входившие в столовую, бормотали себе под нос: «Входящие, оставьте упования». Вино больше смахивало на сироп от кашля; только самый отчаянный алкоголик мог проглотить его не поморщившись. Так он и правил, сидя в своем мрачном кабинете, обитом красным деревом, развлекая гостей нескончаемыми монологами на такие занимательные темы, как ожидаемый рост добычи урана в России и борьба Аденауэра с неустойчивостью немецкой марки в послевоенный период. Его безвременная смерть, наступившая в возрасте восьмидесяти восьми лет в результате того, что он неосторожно наступил на грабли, была воспринята истеблишментом как конец великой эпохи и своего рода национальная трагедия. В своей пламенной речи в Национальном Соборе президент сокрушался по поводу того, как ему будет не хватать такого мудрого и надежного советника.
Вэл, напротив, обожала бросать деньги на ветер – она тратила их пригоршнями, охапками, буквально выстлав ими свой сад в Джорджтауне. Приглашая гостей на уик-энд в свое поместье в Мидцелбурге в Виргинии, она посылала за ними вертолеты. Она нанимала Паваротти, чтобы угостить их его пением, икрой и перепелиными яйцами. Фуа-гра и трюфели доставляли из Франции самолетом. Она ставила на кандидатов в президенты, как другие ставят на породистых рысаков на скачках. Кто-нибудь обязательно должен был победить. Один из ее рысаков в конечном счете пришел-таки первым. Джеймисон наверняка перевернулся бы в гробу, узнай он о расточительности Вэл. Тридцать миллионов? Да за половину этих денег можно купить Италию…
Вэл взяла Баниона под руку и повела в гостиную, уставленную свежими пионами. В воздухе таял сладковатый дым ароматических свечей. Банион обвел взглядом комнату в поисках жены. Это был самый обычный воскресный завтрак у Вэл: два секретаря кабинета; два бывших секретаря кабинета; один объявленный кандидат в президенты и еще один – пока необъявленный; кинозвезда (специально приехавшая, чтобы опровергнуть слухи о так называемой «стильной» болезни); Тайлер Пинч, куратор галереи Фриппс… А, вот и Битси, рядом с ним; сенаторы все тут, все до одного; спикер Палаты представителей, помощник лидера фракции большинства; главный редактор «Пост» и редактор отдела зарубежной информации, и – да, Баниону был особенно приятно видеть этих двоих – Тони Флемм и Брент Борман, ведущие других вашингтонских воскресных программ; пара ученых мужей – авторов заумных газетных публикаций, чьи опусы были столь же доступны пониманию, сколь древнеегипетские манускрипты; весьма экзотическая семейная пара биографов, Ник и Нора; экс-любовница одного из экс-президентов (несколько администраций назад), ныне – музыкантша в симфоническом оркестре; и необъятный, внушительный, обходительный, сладкоголосый Бертон Галилей – юрист, лоббист, друг президентов, который отверг пост судьи в Верховном Суде, потому что не захотел отказаться, как он по секрету шепнул Баниону, от одной «кошечки – этого бесценного дара человечеству». Кто еще? Новый руководитель протокольного отдела из государственного департамента, как ее там, Мэнди что ли; французский посол, бразильский посол, канадский посол, индонезийский посол, пытающийся с грехом пополам объяснить другим дипломатам недавнее решение правительства его страны «успокоить» еще один десяток тысяч жителей восточного Тимора;
[9]
да архитектор с супругой, которую Банион на дух не переносил, потому что она заявила ему, что никогда не смотрит телевизор.
Появился дворецкий, неся в руках поднос с бокалами: «кровавая Мэри», шампанское, белое вино и газированная вода с лаймом. Банион взял стакан газировки и застыл в ожидании почестей. Отмахнулся от предложенных сандвичей с кресс-салатом: не очень-то ловко принимать комплименты с набитым зеленью ртом.
Битси подошла к нему первой, таща за собой Тайлера Пинча. На ней был шикарный двубортный пиджак, жемчужное ожерелье, золотые сережки. Худенькая, изящная, с безупречно белозубой улыбкой и большими, широко распахнутыми глазами, будто она все время чему-то удивлялась. У нее были южные корни, как, впрочем, и у большинства истинных вашингтонцев. Ее отец мог часами рассказывать о фамильном древе, которое можно было проследить чуть ли не с начала нашей эры.
Банион и Битси повстречались двадцать лет назад; в ту пору оба были молодыми специалистами, проходившими летнюю практику на Капитолийском холме и участвовавшими в программе «Светлое Будущее». Участники этой программы, молодые начинающие карьеристы, приезжали в Вашингтон, чтобы помелькать перед правящей элитой. Банион, застенчивый очкарик, который никогда не пользовался успехом у женщин, влюбился в Битси сразу. Надо сказать, все практикантки лезли из кожи вон, стараясь выглядеть как можно хуже, чтобы мужчины воспринимали их всерьез. Одна Битси всегда выглядела на все сто, каждое утро – новая блузочка, туфли-лодочки, чулки, плиссированная юбочка и аромат духов «Уайт Шоулдерс», от которого Банион сразу же заводился. В один прекрасный день он, набравшись наглости, все-таки пригласил ее на свидание. К его великому удивлению, она приняла приглашение.
