Приступ смеха у Эрики прошел, и она снова успокоилась. Обняв Патрика, стоявшего у руля, сзади, положила голову ему на плечо:
— Какой она показалась тебе по телефону?
— Нашему приезду она явно не обрадовалась. Но когда я предложил приехать в деревню, Энни отказалась, предпочтя, чтобы мы приехали к ней.
— А ты сказал, что я тоже приеду? — Лодку качнуло, и Эрика еще крепче обняла Патрика за талию.
— Да, я сказал, что ты моя жена и что ты хочешь с ней встретиться. Но эта новость не вызвала у нее никакой реакции. Сказала только, что не возражает.
— Что ты хочешь у нее узнать? — Эрика разжала объятия и присела на лавочку.
— Если честно, я и сам не знаю. Но мы так и не выяснили, ездил он к ней в пятницу или нет. Это важно. И потом, ей надо сообщить о смерти Матса.
Патрик резко повернул руль, чтобы избежать столкновения с лодкой, несущейся на них с бешеной скоростью.
— Идиоты! — прошипел он в сторону лодки.
— А по телефону ты не мог спросить? — Эрика тоже проводила лодку глазами. Никто из пассажиров не был ей знаком — группа подростков; наверное, первые туристы в этом году.
— Мог бы. Но предпочитаю задавать такие вопросы при личной встрече, чтобы видеть реакцию человека. Мне хотелось бы понять, каким человеком был Матс. Такое ощущение, что никто ничего о нем не знал, что он был не реальным человеком, а ростовой куклой, пустой внутри. Его квартира больше похожа на номер в отеле — ни одного личного предмета. А потом — избиение на улице… Все это очень странно.
— Но, как я поняла, Матте с Энни не общались много лет.
— Так говорят его родители. Но это не обязательно правда. Судя по всему, она была для него важным человеком. И если Матс действительно был у нее в пятницу, то мог рассказать Энни что-то о своей жизни, что-то, что могло бы помочь нам в расследовании. Возможно, она последняя, кто видел Матса живым.
— Понятно, — сказала Эрика, но с ноткой скептицизма в голосе. Она напросилась поехать с Патриком из любопытства. Ей было интересно, что годы сделали с Энни, как сильно она изменилась со времен школы.
— Это, должно быть, Грошер, — объявил Патрик.
Эрика выпрямилась.
— Да, это он. Маяк просто чудесный. — Она прикрыла глаза рукой от солнца, чтобы лучше видеть.
— А мне кажется, он какой-то мрачный, — сказал Патрик, сам не понимая, откуда у него такое чувство. Прищурившись, он разглядел женщину на мостках. Стройная высокая блондинка ждала их на пристани и ловко поймала брошенный Эрикой канат.
— Привет! — поздоровалась она, помогая им спуститься на берег.
Женщина была привлекательной, но слишком худой, отметил Патрик, — одна кожа да кости. Судя по всему, она сильно исхудала за последнее время, потому что джинсы висели на ней, удерживаемые на талии туго затянутым ремнем.
— Мой сын болеет. Он спит в доме. Так что я хотела предложить поговорить на причале. — Энни показала на покрывало, расстеленное на дощатой пристани.
— Конечно, без проблем, — согласился Патрик, присаживаясь на покрывало. — Надеюсь, ничего серьезного.
— Нет, небольшая простуда. У вас есть дети? — Энни присела напротив и разлила кофе из термоса по кружкам.
Солнце ярко освещало остров. Было тепло и хорошо.
— Да, есть, — усмехнулась Эрика. — Майе два года, Ноэлю и Антону четыре месяца — они близнецы.
— Тогда у вас полон дом, — улыбнулась одними губами Энни. К кофе она подала хлебцы. — К сожалению, мне больше нечего вам предложить.
— Ах да, я совсем забыл, — вскочил Патрик. — Я привез тебе продукты, которые ты просила.
— Спасибо. Надеюсь, вам это не доставило много хлопот. Пока Сэм болеет, я не хочу ездить с ним в деревню за покупками. Сигне и Гуннар мне помогают, но я не хочу надоедать им просьбами.
Патрик спустился в лодку и достал два доверху наполненных пакета с продуктами.
— Сколько я должна? — потянулась за сумкой Энни.
— Получилось на тысячу, — извиняющимся тоном назвал сумму Патрик.
Энни достала две купюры по пятьсот из кошелька и протянула Хедстрёму со словами благодарности. Тот кивнул и снова опустился на покрывало.
— Вам тут не одиноко? — спросил он, обводя взглядом крошечный остров. Маяк отбрасывал длинную тень на скалы.
— Тут хорошо, — сказала Энни, отпивая кофе. — Я не была здесь много лет. Сэм никогда не видел остров. Так что я решила, что самое время ему его показать.
— Почему только сейчас? — спросила Эрика, сдерживая любопытство.
Энни даже не посмотрела в ее сторону. Взгляд женщины был прикован к горизонту. Ветер разметал ее длинные волосы, и Энни нетерпеливо убрала их с лица.
— Мне о многом нужно было подумать, а это прекрасное место для раздумий. Здесь нет ничего, кроме мыслей. Ничего, кроме времени.
— И привидений, как я слышала, — добавила Эрика, протягивая руку за хлебцем.
Энни не рассмеялась.
— Это потому, что его называют Гастхольмен?
— Ну, тебе, наверное, лучше знать, соответствует это название реальности или нет. Я помню, как мы ночевали тут в школьные годы. Тогда мы действительно испугались.
— Возможно.
Видно было, что ей не хочется об этом говорить, так что Патрик сделал глубокий вдох, чтобы сообщить Энни печальные известия. Пока он спокойно рассказывал о том, что произошло, Энни начала дрожать. Она смотрела на него непонимающим взглядом, ничего не говорила. Все ее тело сотрясала неконтролируемая дрожь.
— Мы до сих пор не знаем, когда его застрелили, и потому пытаемся выяснить, что он делал в последние дни жизни. Гуннар и Сигне говорили, что в пятницу он планировал тебя навестить.
— Да, он приезжал, — Энни отвернулась к дому.
У Патрика появилось чувство, что ей не хочется, чтобы на нее смотрели. Когда она снова повернулась к Патрику и Эрику глаза ее ничего не выражали, но дрожь прошла. Эрика импульсивно накрыла руку Энни своей. Та оказалась такой слабой и беспомощной, что вызвала в Эрике материнский инстинкт.
— Ты всегда была доброй, — сказала Энни, убирая руку.
— В пятницу… — осторожно начал Патрик.
Энни вздрогнула. Глаза ее затуманились.
— Он приехал вечером. Я не ждала его приезда. Мы не виделись много лет.
— Сколько?
Эрика не удержалась и тоже повернулась к дому. Она боялась, что сын Энни проснется и незамеченным выйдет из дома один. С появлением своих собственных она начала чувствовать себя матерью всех детей в мире.
— Мы не виделись со времени моего переезда в Стокгольм. Мне было девятнадцать. Целую вечность назад это было, — горько усмехнулась Энни.
