— Все в порядке, босс?
Я снова повернулся к Циско.
— Да, а что?
— Не знаю. У тебя вид немного трехнутый. Может, мне лучше одному пойти постучать в дверь? А если он согласится говорить, я позвоню тебе по мобильнику, и ты подойдешь.
— Нет, мы пойдем вместе.
— Ты — начальник.
— Да, я начальник.
Но чувствовал я себя при этом неудачником и дал себе слово, что изменю свою жизнь и найду способ исправиться. Сразу же по окончании процесса.
Белмонт-Шор производил впечатление захолустного приморского городка, хотя и был частью фешенебельного района Лонг-Бич. Дом, где жил Дрисколл, оказался двухэтажным, в стиле 50-х, многоквартирным бело-голубым зданием, стоявшим в глубине улицы Бейшор, неподалеку от пирса.
Квартира 24, где жил Дрисколл, располагалась на втором этаже, приблизительно посередине опоясывавшей его крытой галереи. Циско постучал и отступил в сторону, оставив меня прямо перед дверью.
— Ты шутишь? — спросил я.
Он молча посмотрел на меня — он не шутил.
Я тоже сделал шаг в сторону. Мы подождали, но никто не ответил, хотя не было еще и десяти часов воскресного утра. Взглянув на меня, Циско поднял брови, словно спрашивая: «Что ты теперь собираешься делать?»
Ничего не ответив, я повернулся к перилам и посмотрел вниз, на автомобильную стоянку. Все места там были пронумерованы, некоторые сейчас пустовали. Ткнув пальцем, я сказал:
— Давай найдем двадцать четвертое место и посмотрим, здесь ли его машина.
— Ты иди проверь, а я здесь осмотрюсь, — ответил Циско.
— Зачем?
Я не видел, что там можно было осматривать: мы находились на галерее шириной в пять футов, которая шла мимо всех квартир второго этажа. Никаких предметов мебели, никаких мотоциклов — голый бетон.
— Просто иди и проверь парковку, — повторил Циско.
Я спустился во двор. Заглянув под три машины, чтобы увидеть номера парковочных мест, написанные на бордюре, я понял, что они не соответствуют номерам квартир. Всего квартир в доме было двенадцать: шесть на первом этаже — с первой по шестую, шесть на втором — с двадцать первой по двадцать шестую. А парковочные места были пронумерованы с первого по шестнадцатое. Я подумал, что если каждая квартира имеет одно парковочное место — а в этом был смысл, поскольку два места были помечены как гостевые и еще два предназначены для инвалидов, — то у Дрисколла должен быть десятый номер.
Предаваясь этим вычислениям и заглядывая под десятилетний «БМВ», стоявший на месте, помеченном номером десять, я услышал, что Циско окликнул меня по имени, и поднял голову: он жестом позвал меня наверх.
Когда я поднялся, Циско стоял перед распахнутой дверью двадцать четвертой квартиры, приглашая меня войти.
— Он спал, но в конце концов проснулся и открыл.
Войдя, я увидел растрепанного мужчину, сидевшего на диване в негусто обставленной гостиной. Волосы на правой стороне головы спутались и прилипли к черепу. Он кутался в одеяло. Но даже в таком виде я узнал в нем человека с фотографии, которую Циско распечатал из его аккаунта в Фейсбуке.
— Это вранье, — сказал мужчина, — я его не приглашал. Он сам вломился.
— Нет, ты меня пригласил, — возразил Циско. — У меня есть свидетель.
Он указал на меня. Затуманенным взором хозяин квартиры проследил за его пальцем и впервые увидел меня. В его глазах забрезжило узнавание. Теперь я точно знал, что это Дрисколл и что мы приехали не напрасно.
— Эй, послушайте, я не понимаю, что все это…
— Вы Доналд Дрисколл? — перебил его я.
— Ничего я вам не скажу, пошли вы… Вы не имеете права врываться…
— Эй! — громко крикнул Циско.
Мужчина подскочил на диване. Даже я вздрогнул, не готовый к такой новой тактике ведения интервью.
— Просто отвечай на вопрос, — продолжил Циско более спокойным голосом. — Ты Доналд Дрисколл?
— А кто интересуется?
— Вы знаете, кто интересуется, — сказал я. — Вы узнали меня, как только увидели. И вы понимаете, зачем мы здесь, Доналд, не так ли?
Я пересек комнату, на ходу вытаскивая из кармана ветровки повестку. Дрисколл был высок ростом, но тощ и бледен, как вампир, что казалось странным для человека, живущего в двух шагах от моря. Я бросил сложенный листок ему на колени.
— Что это? — спросил он и стряхнул бумажку на пол, даже не развернув.
— Это повестка, и вы не имеете права швырять ее на пол, не прочитав, но это не имеет значения. Вы вызваны в суд, Доналд. У меня есть свидетель, и я имею все полномочия. Не явитесь завтра к девяти, чтобы дать показания, — к обеду окажетесь в тюрьме за неуважение к суду.
Дрисколл наклонился и поднял повестку.
— Гады! Что вы мне мозги пудрите! Хотите, чтоб меня прикончили?
Я взглянул на Циско. Нам явно здесь что-то светило.
— О чем это вы?
— О том, что я не могу давать показания! Если я хотя бы приближусь к суду, меня убьют. Возможно, они и сейчас наблюдают за этой долбаной квартирой.
Я снова взглянул на Циско, потом — на мужчину, сидевшего на диване.
— Кто собирается вас убить, Доналд?
— Не скажу. Сами, уроды, не догадываетесь?
Он швырнул в меня повесткой, которая, стукнувшись о мою грудь, спланировала на пол. Вскочив с дивана, Дрисколл попытался прорваться к открытой двери. Одеяло упало, и я увидел, что на нем только спортивные трусы и футболка. Не успел он сделать и трех шагов, как Циско толкнул его всем корпусом, как футбольный полузащитник. Дрисколл отлетел к стене и упал. Картинка, изображавшая девушку на доске для серфинга, сорвалась со стены, и разбитая рамка рухнула рядом с ним.
Циско спокойно наклонился, рывком поднял Дрисколла и отвел обратно на диван. Я пошел к двери и закрыл ее на случай, если удар в стену привел бы сюда какого-нибудь любопытного соседа, после чего вернулся в гостиную.
— Вы не убежите отсюда, Доналд, — сказал я. — Вы расскажете нам обо всем, что вы сделали и что знаете, тогда мы сможем вам помочь.
— Помочь мне сыграть в ящик, сволочи? Вы мне, кажется, плечо сломали. Мерзавцы.
Он стал разминать руку, словно бейсболист, собиравшийся делать подачи минимум в девяти иннингах. При этом он болезненно гримасничал.
— Ну, как рука? — спросил я.
— Я же сказал: болит, как сломанная. Что-то там сместилось.
— Может, вообще не сможешь ею двигать, — сказал Циско.
Его голос звучал угрожающе, будто, если рука окажется сломанной, Дрисколла ожидали еще более тяжкие последствия. Я заговорил спокойно и приветливо:
