Я позвонил Рохасу и велел ему отвезти меня в «Делано». Мне не хотелось возвращаться в контору. Там слишком много отвлекающих факторов. Расположившись на заднем сиденье «линкольна», я разложил на нем свои папки и записи. Вот где мне легче всего думалось и где я мог наилучшим образом подготовиться к финалу.
Ровно в час заседание суда возобновилось.
Как и во всем остальном, в порядке произнесения заключительных речей система уголовного правосудия предоставляет преимущество государству. Обвинитель выступает первым и последним, защите оставляется середина.
Фриман, судя по всему, избрала обычный обвинительный формат: сначала возвести здание на фундаменте фактов, а затем дергать за ниточки эмоций.
Кирпич за кирпичом она выстраивала улики против Лайзы Треммел, не упуская ничего из того, что было представлено или хотя бы упомянуто в ходе процесса. Изложение было сухим, но насыщенным. Соединив средства и мотив, она скрепила все кровью: молоток, туфли, неопровержимый результат анализа ДНК.
— Я говорила вам в начале процесса, что решающее слово скажет кровь. И она его сказала. Можно не принимать в расчет все остальное, свидетельства крови и так достаточно, чтобы отбросить любые сомнения в виновности подсудимой. Я уверена, что, прислушавшись к голосу собственной совести, вы так и сделаете.
Она села, наступил мой черед. Я встал прямо перед ложей присяжных, чтобы обращаться к каждому из двенадцати непосредственно. Однако стоял я там не один. С предварительного разрешения судьи, я поставил рядом с собой Мэнни. Верный помощник доктора Шамирам Арсланян стоял, выпрямив спину, с молотком, прикрепленным к макушке, и головой, запрокинутой под углом, который был бы необходим, чтобы Лайза Треммел могла нанести роковой удар.
— Дамы и господа, члены жюри, — начал я, — у меня хорошая новость. К концу сегодняшнего дня все мы покинем этот зал и вернемся к своей нормальной жизни. Я благодарю вас за терпение и внимание, с которым вы участвовали в этом процессе. Я благодарю вас за вдумчивое отношение к представленным на ваш суд уликам и не собираюсь злоупотреблять вашим временем, потому что хочу, чтобы вы как можно скорей оказались дома. Сегодняшний день не будет трудным. И он не будет долгим. Вердикт по делу, которое мы рассматриваем, с моей точки зрения, может оказаться из тех, которые я называю «пятиминутными». Разумные основания для сомнений в предъявленном обвинении настолько очевидны, что единогласный вердикт, я уверен, будет вынесен вами при первом же голосовании.
Далее я ясно и четко суммировал доказательства, представленные защитой в ходе процесса, а также сделал упор на противоречивости и неубедительности доказательств, представленных обвинением, и снова огласил вопросы, на которые ответы так и не были даны. Почему портфель лежал открытым? Почему молоток так долго провалялся на месте, прежде чем его нашли? Почему гараж Лайзы Треммел оказался незаперт, и зачем было человеку, чье дело об отъеме дома завершилось на данном этапе столь успешно, нападать на Бондуранта?
Это естественным образом подвело меня к самому важному моменту заключительной речи — к манекену.
— Достаточно демонстрации, проведенной доктором Арсланян, чтобы усомниться в состоятельности обвинительных заключений. Даже если отбросить все остальные доказательства защиты, Мэнни убеждает нас в обоснованности сомнений. По ранам на коленях жертвы мы знаем, что мистер Бондурант стоял, когда ему нанесли смертельный удар. А коли так, то это, — я указал на манекен, — единственная для него поза, которая позволила бы заподозрить Лайзу Треммел в его убийстве. Голова до предела откинута назад, лицо обращено к потолку. Спросите себя: разве такое возможно? Разве это похоже на правду? Что могло заставить Митчелла Бондуранта так запрокинуть голову? Что он мог рассматривать там, вверху?
Засунув руку в карман и приняв непринужденно-уверенную позу, я сделал паузу и проверил реакцию присяжных. Все двенадцать неотрывно смотрели на манекен. Выпрямив голову манекена и потянувшись к ручке, я медленно приподнял молоток так, чтобы он оказался на уровне замаха, достаточного для удара, и ручка располагалась под углом девяносто градусов к поверхности темени, — это было явно слишком высоко для Лайзы Треммел.
— Ответ, дамы и господа, ясен: он не смотрел вверх, и, следовательно, Лайза Треммел его не убивала. Она в этот момент ехала домой со своим стаканом кофе, между тем как кто-то другой приводил в исполнение план: ликвидировать угрозу, которую стал представлять собой Митчелл Бондурант.
Еще одна пауза, чтобы сказанное осело в головах присяжных.
— Митчелл Бондурант разбудил спящего тигра своим письмом Луису Оппарицио. Намеренно ли, нет ли, письмо стало угрозой для двух вещей, дающих тигру силу и могущество, — для денег и власти. Оно грозило чему-то более важному, нежели то, что представляли собой Луис Оппарицио и Митчелл Бондурант сами по себе, — выгодной сделке. А следовательно, с этим нужно было что-то делать.
И сделали. Лайзу Треммел выбрали на роль козла отпущения. Зачинщикам этого преступления она была известна, они следили за ней и сочли подходящей кандидатурой — у нее был правдоподобный мотив. Она была идеальным подставным персонажем. Никто не поверит ее утверждениям, что она этого не делала. Никто даже не даст себе труда задуматься. План был приведен в исполнение и удался беззастенчиво и эффективно. Мертвого Митчелла Бондуранта оставили на цементном полу гаража, рядом — раскрытый портфель. Тут появилась полиция и моментально бросилась в погоню.
Я осуждающе покачал головой, изображая отвращение, которое должно было бы испытывать к содеянному все общество.
— Полиция работала в шорах — таких, какие надевают лошадям, чтобы они не отклонялись от проложенной дороги. Для полицейских это была дорога, ведущая к Лайзе Треммел, и они не видели ничего другого. Лайза Треммел, Лайза Треммел, Лайза Треммел… А как же АЛОФТ и десятки миллионов долларов, которым угрожал Митчелл Бондурант? Нет, это их не интересовало. Лайза Треммел, Лайза Треммел, Лайза Треммел… Поезд мчался по рельсам и нес их к намеченной цели.
Я несколько раз прошелся взад-вперед перед ложей жюри и впервые бросил взгляд в зал. Он был полон, у задней стены люди даже стояли. Среди них я заметил Мэгги Макферсон, а рядом с ней — нашу дочь и замер на миг, но быстро спохватился. Повернувшись обратно к присяжным, чтобы завершить дело, я испытывал приятное удовлетворение.
— Но вы-то видите то, чего не увидели или не захотели увидеть они. Вы видите, что они пошли по ложному пути. Вы видите, что ими умно манипулировали. Вы видите правду.
Я сделал жест в сторону манекена.
— Их физические улики не работают. Косвенные доказательства — тоже. Дело не выдерживает тщательного рассмотрения при свете дня. Единственное, что вытекает из представленного обвинением дела, — это разумные и обоснованные сомнения. Это подсказывает здравый смысл. Это подсказывает интуиция. Я призываю вас освободить Лайзу Треммел. Позволить ей уйти домой. Этого требует справедливость.
Поблагодарив присяжных и на ходу похлопав Мэнни по плечу, я вернулся на свое место. Как и было договорено заранее, Лайза схватила и сжала мою руку, как только я сел, и так, чтобы видели все присяжные, одними губами произнесла: «Спасибо».
