— Они знали, кто я.
— Вы говорили, что они узнали вас по газетам и телевидению.
— Я этого не говорил. Я сказал, что они знали меня и сделали вид, будто видели по телевизору. Если бы вы действительно всерьез вели расследование, вы бы обратили внимание на это различие.
— Вы обвиняете нас в том, что мы не уделяем должного внимания случайному акту насилия, произошедшему в нашем округе?
— Вообще-то да. Но кто сказал, что акт насилия был случайным?
— Вы сказали, что не были знакомы с нападавшими или не узнали их. Так что если только вы не передумали, нет никаких оснований подозревать, будто нападение не было случайным. В лучшем случае это преступление, совершенное из ненависти к адвокату. Они узнали вас, а им не нравилось, что вы защищаете убийц и всяких подонков, вот они и решили выместить на вас свою злобу. Могла быть куча причин.
От такого их равнодушия все мое тело пронзила боль. Но я устал и хотел, чтобы они ушли.
— Не беспокойтесь, детективы, — сказал я. — Возвращайтесь к преступлениям против личности и заполняйте свои бумаги. Об этом деле можете забыть. Я сам о нем позабочусь.
И я закрыл глаза. Это было единственное, на что у меня еще хватило сил.
Когда я в следующий раз поднял веки, в углу палаты на стуле сидел и неотрывно смотрел на меня Циско.
— Привет, босс, — сказал он тихо, словно его обычный трубный голос мог причинить мне боль. — Как живешь-можешь?
Окончательно очнувшись, я закашлялся, и это вызвало пароксизм боли в мошонке.
— С поворотом на сто восемьдесят градусов влево.
Он улыбнулся, решив, что я брежу. Но сознание у меня было достаточно ясным, чтобы помнить, что это его второй визит и что во время первого я просил его кое-что выяснить.
— Который час? Я теряю счет времени от того, что все время сплю.
— Десять минут одиннадцатого.
— Четверг?
— Нет, утро пятницы, Мик.
Значит, я проспал больше, чем думал. Я попытался сесть, но всю левую часть тела окатила волна жгучей боли.
— Господи Иисусе!
— Ты в порядке, босс?
— Что-нибудь разузнал для меня, Циско?
Он встал и подошел к кровати.
— Не все, но продолжаю работать. Я заглянул в полицейский протокол. Там информации не густо, но сказано, что тебя нашла бригада ночных уборщиков, которая явилась на работу около девяти вечера. Они обнаружили тебя лежащим на холодном гаражном пандусе и вызвали полицию.
— Девять часов — это вскоре после нападения. Они ничего больше не видели?
— Нет, не видели. Если верить протоколу. Я собираюсь сегодня вечером сам их порасспросить.
— Хорошо. А что в конторе?
— Мы с Лорной проверили все предельно тщательно. Похоже, внутри никто не побывал. Ничего не пропало, насколько пока можно судить. А ведь контора оставалась всю ночь незапертой. Думаю, их целью был ты, Мик, а не офис.
Поступление лекарства через капельницу регулировалось системой, которая отпускала сладкий сок обезболивания в соответствии с импульсами, поступавшими от меня через компьютер, находившийся в соседней комнате и запрограммированный кем-то, кого я никогда не видел. Но в тот момент этот виртуальный благодетель был главным действующим лицом моей жизни. Я ощутил холодное покалывание усилившейся струи, которая через руку вливалась мне в грудь, и замолчал, ожидая, когда успокоятся кричащие окончания моих нервов.
— Что ты думаешь обо всем этом, Мик?
— У меня в голове пустота. Я же сказал тебе: они мне неизвестны.
— Я не о них. Я о том, кто их послал. Что подсказывает тебе печенка? Оппарицио?
— Это, конечно, одна из вероятностей. Он знает, что мы у него на хвосте. Да и если не он, то кто?
— А как насчет Дэла?
Я покачал головой.
— Ему-то зачем? Он уже украл у меня договор и заключил сделку. Зачем после этого избивать меня?
— Может, просто чтобы осадить. Может, чтобы добавить проекту интриги. Так она приобретает дополнительное измерение — новый аспект.
— Это кажется натяжкой. Мне больше нравится версия с Оппарицио.
— Но зачем это ему?
— Зачем-то. Чтобы осадить, как ты говоришь. Предупредить. Он не хочет выступать свидетелем и барахтаться в дерьме, которое, как ему известно, у меня на него имеется.
Циско пожал плечами:
— Я все же не уверен.
— Вообще, кто бы это ни был — не важно. Меня это не остановит.
— Что конкретно ты собираешься делать с Дэлом? Он ведь украл договор.
— Я думаю об этом. К тому времени, когда выйду отсюда, у меня будет план насчет этой резиновой спринцовки.
— Когда это может случиться?
— Наверное, после того, как они решат, ампутировать мне левое яичко или нет.
Циско скривился так, словно я говорил о его левом яичке.
— Да, я тоже стараюсь об этом не думать, — сказал я.
— Ладно, тогда давай дальше. Что насчет тех двоих? Значит, это были два белых парня чуть-чуть за тридцать, в кожаных летных куртках и перчатках. Что-нибудь еще вспомнил?
— Не-а.
— Никакого местного или иностранного акцента?
— Насколько помню, нет.
— Шрамы, прихрамывание, татуировки?
— Во всяком случае, я ничего такого не заметил. Все произошло слишком быстро.
— Знаю. Как думаешь, ты сможешь их узнать по каталогу?
Он имел в виду полицейский каталог паспортных фотографий.
— Одного смогу. Того, который со мной разговаривал. На другого я почти не смотрел. А как только он мне первый раз врезал, я уже вообще ничего не видел.
— Понятно. Над этим я еще поработаю.
— Что еще, Циско? Я начинаю уставать.
В подтверждение я закрыл глаза.
— Ну, Мэгги просила меня позвонить, когда ты очнешься. Ей не везло: каждый раз, когда они с Хейли приходили сюда, ты был без сознания.
— Можешь позвонить. Скажи, чтобы разбудила меня, когда они придут. Я хочу видеть дочку.
— Ладно. Скажу, чтобы она привезла Хейли после школы. А пока Баллокс просит разрешения принести тебе на утверждение и подпись ходатайство об отсрочке, которое она хочет подать до конца сегодняшнего дня.
Я открыл глаза. Циско перешел на другую сторону кровати.
— О какой отсрочке?
— Об отсрочке вступительных слушаний. Она собирается просить судью отложить их на несколько недель в связи с твоей госпитализацией.
— Нет.
