— Неподходящий вечер для незваных гостей, Холлер, — сказала она.
— Я на минутку, только повидать Хейли, если позволишь.
— Неподходящий вечер как раз у нее.
Она отступила в сторону, давая мне пройти.
— Вот как? А в чем дело?
— У нее куча домашней работы, и она запретила отрывать ее, даже мне.
Из передней я посмотрел в гостиную, но не увидел там дочери.
— Она в своей комнате и дверь закрыла. Желаю удачи. Я убираю в кухне.
Она оставила меня, а я посмотрел на верхнюю площадку. Там находилась комната Хейли, и подъем по лестнице сразу показался мне запретным. Моя дочь пребывала в подростковом возрасте и была подвержена свойственным ему перепадам настроения. Никогда нельзя было знать, на что напорешься.
Тем не менее я поднялся и, вежливо постучав в дверь, был встречен резким: «Ну что?»
— Это папа. Можно войти?
— Папа, у меня куча домашних заданий.
— Значит, нельзя?
— Как хочешь.
Я открыл дверь и сделал шаг внутрь. Она лежала в постели под одеялом, со всех сторон обложенная тетрадями и книгами, на животе у нее стоял лэптоп.
— Целовать меня нельзя, я намазалась кремом от прыщей.
Подойдя к кровати, я склонился и успел все-таки чмокнуть ее в макушку, прежде чем она оттолкнула меня.
— Много еще осталось?
— Я же сказала: куча.
Учебник по математике она положила раскрытым страницами вниз, чтобы не потерять нужное место. Я поднял его, чтобы посмотреть, что она сейчас изучает.
— Не закрой мою страницу! — В ее голосе звучал панический ужас, словно надвинулся конец света.
— Не волнуйся. Я уже сорок лет имею дело с книгами.
Насколько можно было понять, урок был посвящен уравнениям, устанавливающим соотношения «X» к «Y». Я растерялся. Она изучала то, что было за пределами моего разумения. Мне стало жаль, что она тратит время на предметы, которые никогда ей не пригодятся.
— Ай-ай, не могу тебе помочь при всем моем желании.
— Знаю, мама тоже не может. Я одна в целом мире.
— Разве не так же, как и все мы?
Я отметил, что за все то время, что я находился в комнате, она ни разу на меня не взглянула. Это угнетало.
— Ну что ж, я просто хотел сказать тебе: «Привет», — а теперь ухожу.
— Пока. Я тебя люблю.
Тем не менее никакого зрительного контакта.
— Спокойной ночи.
Я закрыл за собой дверь и спустился в кухню. Другое существо женского пола, тоже обладающее способностью своими капризами манипулировать моими настроениями, сидело на табурете за стойкой. Перед ней стоял бокал шардоне и лежала открытая папка.
Наконец она соизволила взглянуть на меня, тоже без улыбки, но все же здесь зрительный контакт был установлен, и я счел это победой. Она сразу же снова уткнулась в папку.
— Над чем работаешь?
— Да так, просто кое-что освежаю в памяти. У меня завтра предварительные слушания с хорошими перспективами, но я, в сущности, не заглядывала в это дело с тех, пор как завела его.
Обыденная рутина правовой системы. Она не предложила мне вина, поскольку знала, что я не пью. Я прислонился к стойке напротив стола.
— Знаешь, я подумываю о переходе в окружную прокуратуру, — сказал я.
Она вскинула голову и посмотрела на меня.
— Что?
— Ничего, просто пытаюсь привлечь чье-нибудь внимание в этом доме.
— Прости, но сегодня мы все заняты. Мне нужно работать.
— Да-да. Что ж, ухожу. Твоя подруга Энди, наверное, тоже варит свое зелье?
— Думаю, да. Мы с ней собирались сходить куда-нибудь выпить после работы, но она отменила встречу. Что ты с ней сделал, Холлер?
— О, всего лишь немного подрезал ей крылышки в конце прокурорской стадии процесса, а потом ворвался в свою, как шайка налетчиков. Наверное, она теперь соображает, как с нами быть.
— Наверное.
Она снова уткнулась в папку. Меня явно молча выпроваживали. Сначала дочь, теперь бывшая жена, которую я все еще любил. Мне не хотелось просто так уходить в ночь.
— Так как насчет нас? — спросил я.
— Что ты имеешь в виду?
— Нас с тобой. Там, в «Дэн Тана», мы как-то нехорошо расстались.
Она закрыла папку, отодвинула ее в сторону и посмотрела мне в глаза. Наконец-то.
— Случаются иногда такие вечера. Это ничего не меняет.
Оттолкнувшись от стойки, я подошел к ней и, опершись локтями о столешницу, заглянул в глаза.
— Если ничего не изменилось, то как же насчет нас? Что будем делать?
Она пожала плечами.
— Я хочу попытаться еще раз. Я по-прежнему люблю тебя, Мэг. Ты это знаешь.
— А еще я знаю, что в прошлый раз это не помогло. Мы с тобой из тех, кто несет домой то, чем занимается на работе. И это плохо.
— Я начинаю думать, что моя клиентка невиновна, что ее подставили, но что, несмотря на это, я не в состоянии ее вызволить. Как бы тебе понравилось, если бы я все это приволок домой?
— Если это так тебя беспокоит, тогда, может быть, тебе действительно лучше перейти в окружную прокуратуру? Вакансии есть, ты знаешь.
— Да, вероятно, я так и сделаю.
— «Холлер от имени народа»?
— Ага.
Я послонялся еще несколько минут по кухне, понимая, что никакого прогресса в отношениях с Мэгги не достиг. У нее была способность окатить тебя ледяным холодом так, что ты начинал это почти физически ощущать.
Я объявил, что ухожу, и попросил передать Хейли «спокойной ночи». Она не стала бросаться поперек порога, чтобы меня удержать, но сказала мне в спину нечто, что обнадеживало:
— Майкл, просто нужно потерпеть немного.
Я обернулся.
— О чем ты?
— Не о чем, а о ком. О Хейли… и обо мне.
Я кивнул и пообещал потерпеть.
По дороге домой я позволил себе поднять собственный дух воспоминаниями о том, чего удалось достичь в зале суда, и начал думать о следующем свидетеле, которого намеревался вызвать после Лайзы. Задача, стоявшая передо мной, оставалась грандиозной, но не было никакой возможности продумать ее выполнение в долгосрочной перспективе. Приходилось начинать с текущего дня и продвигаться вперед, отталкиваясь от него.
Я проехал по Беверли-Глен до самого верха, затем свернул на восток по Малхолланд, оттуда — до Лорел-Кэньон. Внизу, с северной и южной сторон, время от времени просвечивал город: Лос-Анджелес расстилался широко, как мерцающий океан. Я не включал музыку и держал окна открытыми, чтобы холодный воздух и одиночество пробрали меня до мозга костей.
