Первое было яростное:
— Камиль, ты меня достал! Вся пресса в курсе, а я нет! Позвони, как только прилетишь, слышишь?
Второе, отправленное несколько минут спустя, содержало больше информации:
— Камиль… Я только что общался с судьей… Нам с тобой срочно надо поговорить, потому что… это будет непросто. Позвонишь мне?
Последнее было откровенно сочувственным:
— Мы должны быть у судьи в пятнадцать тридцать. Если до этого я не получу от тебя известий, то буду ждать там.
Камиль стер все три сообщения. Мальваль наконец тронулся с места. Оба промолчали всю дорогу.
3
Ле-Гуэн встал первым, пожал Камилю руку, а другой рукой сдавил его локоть. Это походило на выражение сочувствия. Судья Дешам не расщедрилась даже на приветственный жест, только указала на единственное пустующее кресло в кабинете. Потом глубоко вздохнула.
— Майор Верховен, — начала она спокойно, сосредоточившись на своих ногтях, — это не самая распространенная процедура, и я приступаю к ней без всякого удовольствия.
Судья Дешам была исполнена административной свирепости, не показной, но направленной прямо в цель. Точно выбранные слова, спокойный и твердый голос, каким говорят в решающие минуты, резкий тон. Она подняла наконец голову:
— Вашим упущениям больше нет ни извинения, ни оправдания. Не буду скрывать, что я даже не пыталась защитить вас. Это было бы безнадежной попыткой. После тех нарушений, о которых я вас предупреждала ранее, сам факт информирования прессы до прокуратуры…
— Все совсем не так! — прервал ее Камиль.
— Это не имеет ни малейшего значения, майор Верховен, поскольку результат один! И мне совершенно неинтересно, каким именно образом все в реальности произошло! С сожалением сообщаю вам, что вы отстранены от данного дела.
— Госпожа судья… — начал Ле-Гуэн.
Камиль немедленно поднял руку, чтобы прервать его:
— Оставь, Жан! Госпожа судья, я не информировал вас о сходстве между преступлением в Глазго и книгой, о которой утром сообщила пресса, потому что это сходство не было доказано. Сегодня оно доказано, и я здесь, чтобы вам это подтвердить.
— Я уже знаю обо всем из газеты, майор, чему очень рада. Но дело топчется на месте, майор. Вся пресса только о вас и говорит, а вы… вы не имеете ни малейшей зацепки. И так с первого дня.
Камиль вздохнул. Он открыл портфель, спокойно достал из него брошюрку, напечатанную на глянцевой бумаге, и протянул судье Дешам:
— Журнал называется «Белые ночи». Еженедельник. Специализируется на детективной литературе. Публикует статьи о новинках, эссе о писателях, интервью. — Камиль открыл его и загнул на пятой странице. — И объявления. В основном с целью найти какую-нибудь редкую книгу, экземпляр распроданного тиража, в таком роде.
Ему пришлось встать с кресла, чтобы передать журнал, потом он уселся обратно.
— Я обвел одно объявление, внизу слева. Очень короткое.
— БИЭ? Это? А внизу… ваш личный адрес?
— Да, — сказал Камиль. — БИЭ — это Брет Истон Эллис.
— И что это означает?
— Я попытался связаться с нашим убийцей. И дал небольшое объявление.
— По какому праву…
— Нет, госпожа судья, прошу вас, — оборвал ее Камиль. — Все это уже было. Припев о нарушениях, призывы к порядку, к соблюдению установленных процедур — я все прекрасно услышал. Я еще раз нарушил субординацию, знаю. Ну что вы хотите, я несколько импульсивен, мне просто пришло это в голову, ну и… — Он протянул ей две отпечатанные страницы. — А вот что, — добавил он, — прислали мне по почте сегодня утром.
Мсье,
ну наконец-то вы проявились. Ваше объявление стало для меня истинным облегчением. Я бы даже сказал, избавлением. Представьте, до какой степени на протяжении всех этих лет я страдал, видя наш мир столь тупым и слепым. Столь нечувствительным. Уверяю вас, время тянулось для меня очень медленно. С течением лет у меня сложилось о полиции весьма нелицеприятное мнение. Уж и навидался я инспекторов и следователей! Ни грана интуиции, ни тени тонкости. Эти люди, заверяю вас, казались мне воплощением глупости. Я думал, что постепенно превращаюсь в человека, лишенного иллюзий. В моменты отчаяния (а видит бог, они у меня бывали!) я чувствовал, как меня гнетет очевидность того, что никто никогда не поймет.
Столько других до вас прошли передо мной как слепцы, что ваше появление внезапно пробудило во мне надежду. Вы не такой, как они, в вас есть нечто иное. С того момента, как вы появились на сцене, которую я сам выстроил с бесконечным долготерпением, я увидел, как вы вьетесь вокруг главного, и знал, что вы найдете. И вот вы проявились. Я знал это после чтения статьи в газете — вашего портрета, кстати весьма пристрастного. Пока это были только гипотезы. Однако я знал, что вы поняли. Я знал, что вскоре мы об этом поговорим.
БИЭ, спрашиваете вы.
Это долгая история. Очень старый проект, к которому я не мог и надеяться приступить, не имея уверенности, что окажусь на высоте того, что для меня остается примером. Брет Истон Эллис — настоящий мастер, и только с должной скромностью и самоуничижением можно надеяться послужить такому произведению, как это. И с огромным счастьем тоже. Заметили ли вы (знаю, что да), какого уровня точности мне удалось достичь? С какой верностью я служил мастеру? Дело было трудное. И подготовка к нему была долгой. Я искал в тысяче мест, пересмотрел столько квартир! Когда я встретился с Франсуа Коттэ, то сразу же его раскусил, разумеется, как и вы. Каков недоумок, верно? Но место было идеальным. Умаслить нашего кретина оказалось несложно. Его нужда в деньгах читалась в каждой черте, а персональное банкротство сочилось изо всех пор. У него создалось впечатление, что он прокрутил выгодное дельце. С такими людьми это действует безотказно. Но в оправдание ему должен заметить, что он проявил себя добросовестным и услужливым. Он даже без колебаний согласился сам встретить машину, которую я зафрахтовал… чего еще от него требовать. (Вы должны были заметить, что заказ на мебель был сделан на фамилию Пис,
[32]
— очевидная отсылка к автору йоркширской тетралогии…) Он, разумеется, знать не знал, что в тот момент его роль заканчивается. Было также нетрудно заставить его уехать в понедельник вечером. Вы перепугали его до смерти, и он был готов на что угодно, лишь бы выпутаться из дела, в котором, серьезно говоря, он и замешан-то особо не был. Я убил его без всякой радости. Я ненавижу смерть. Его исчезновение было простой необходимостью, ничем больше. Вы найдете его тело закопанным в лесу Эз, рядом с Клермон-де-Луаз (в трехстах пятидесяти метрах к северу от места, называемого Кавалерия, я там сложил пирамидку из камней, чтобы точно вам обозначить). Уверен, что вы сумеете крайне сдержанно сообщить об этом его семейству.
